на вырезанную из слоновой кости шахматную фигуру, инкрустированную лазурью. По вечерам тени деревьев впадали в полную неподвижность, воздух в сумерках начинал как бы слоиться, и к шуму Терека от этого добавлялась какая-то умиротворяющая нота, так по крайней мере утверждали слепые, держась шума реки, как перил, обратив к ней свои лица. Палочки их мерно цокали по асфальту. Случалось, они вышучивали меня, говорили, что когда-нибудь при моей общительности меня засунут в бурку, увезут в горы и там я останусь навсегда в сакле мужа, буду жить, покрыв платком голову до бровей, не смея долго разговаривать со свекром, выказывая всем молчаливую покорность. Но я отвечала, что никогда не выйду замуж за местного. Им нравилось, когда я так говорила, – может, потому, что слово «местный» для них означало «зрячий». Да и как можно сунуть под бурку «сестру», спрашивала я, сестру и гостью, ведь закон гостеприимства в этих краях приравнен по своей важности к святому закону почитания старших. Здесь гость еще дороже сестры. Да, так было, соглашались слепые. Нет, я вижу, так есть, возражала я. Так, да не так, вздыхали слепые, вовсе не так, как водилось у наших предков.
– Русские гости, – осторожно начал объяснять Коста, – выражаясь по-русски, уж очень уверенно положили ноги на стол, пользуясь нашим гостеприимством, а мы, хозяева, сами им указывали свои месторождения – серебро, золото, свинец, у нас всего было много…
– У кого это – «у нас»? – перебил его Заур. – Это уж, извините, у нас, а не у вас, грузин.
– Юг испокон веков был наш, – насмешливо ответил Коста.
Чувствовалось, что они продолжают какой-то спор, начатый еще до меня, до моего появления в этих краях и, должно быть, на свете, до – их собственного рождения.
– Какой юг? – спросила я.
– Не понимаешь, да? – нервничая, говорил Заур. – Они до сих пор считают Цхинвал своим.
– Цхинвали – осетинский город, – подавал голос Женя.
– А ты вообще молчи, – обрывал его Коста. – Если бы не ваш казак Толмачев, Цхинвал еще в двадцать втором году присоединили бы к Грузии…
– А я тут при чем? Говорят, осетины сами захотели присоединиться к нам, русским…
– Ты не русский, Женя, ты тоже осетин! – объявил ему Заур.
– Я – осетин? Ты что, я прирожденный донской казак, у меня даже фамилия казацкая – Донов.
– Нет, осетин. Наши предки, аланы, жили на берегах Дона. Дон по-осетински означает «вода».
– Ну? А я и не знал. Неужели я и вправду осетин?..
– У них все осетины, – вдруг зло сказал Теймураз, – они и нас хотят считать осетинами…
– А ты не осетин? – спросила я.
– Они радовались, когда нас выселяли из Ингушетии. Их-то не тронули. Грузин стреляли, черкесов выселяли, армян сажали, а их, осетин, почти не тронули.
Реплика Теймураза почему-то оставила
