одна проблема. Можно к вам приехать?» Он ответит: «Конечно. Приезжайте, Эмброуз», – самым вежливым на свете голосом. И вот я поднимаюсь по высокой лестнице, стучу в дверь, появляется его помощник Дживс. Дживс пригласит меня в дом. Возьмет мое пальто. Потом проводит меня в библиотеку и предложит шерри. – Я не знал, что такое шерри, а дедушка не счел нужным пояснить, но, судя по всему, это была какая-то хорошая штука. – И тут, наконец, ко мне выйдет мистер Скрантон и скажет: «Эмброуз, чем могу быть вам полезен?» И я расскажу ему о своей проблеме. А он ответит, что будет рад помочь.
И тут дедушка ударил меня между лопаток. Так сильно, что я вздрогнул. Я было решил, что он рассердился на меня, что я его чем-то огорчил. Кровь прилила к моим щекам. Но дедушка продолжал свой рассказ:
– «Эмброуз, – скажет он, – я с радостью вам помогу».
И только когда я, Джо, возьму пальто, выйду за дверь и спущусь на первый этаж, я почувствую, что по спине моей стекает тонкая струйка крови.
– Знаешь, как мы, ирландцы, такое называем, Джо? – сказал один из моих дядей. – Мы говорим: пинок от благородных ножек.
Дедушка даже не взглянул на него. Пристально глядя мне в глаза, он продолжил:
– Запомни, Джо: такие люди, как Скрантон, никогда бы не поступили со своими друзьями в загородном клубе так, как они могут поступить с нами на улице. Они думают, что заниматься политикой – ниже их достоинства. Они думают, что политика существует только для поляков, ирландцев, итальянцев и евреев.
Я знал, что Эмброуз Финнеган – демократ, и он, ирландец, имеет зуб на высшее общество вроде Скрантонов, но все же мне не казалось разумным ставить крест на мистере Скрантоне. Отец всегда говорил мне, что нельзя винить человека за то, что он богат. И все же я понимал, что дедушка пытается объяснить мне что-то более важное, чем суть классовых различий.
Он хотел, чтобы я понял две принципиальные вещи: во-первых, что ни один человек и ни одна группа людей не стоит выше других. Государственные служащие должны уважать каждого, и не важно, нравится ли им то, что этот человек говорит. И во-вторых, что политика – вопрос личной чести. Когда что-то обещаешь, твой долг это выполнить. Дал слово – держи.
Сколько я себя помню, у меня всегда были самые возвышенные представления о том, какой должна быть политика. И она может такой быть. Я верю, что если занимаешься политикой честно, то сможешь сделать так, чтобы людям жилось лучше. И честность здесь – минимальная ставка, позволяющая вступить в игру. Прошло почти сорок лет с тех пор, как я вступил на этот путь, но я не устаю восхищаться тем, какие возможности несет в себе политика и государственная служба. Признаться, я, как и мой дед, искренне считаю избранную мной профессию благородным призванием.
С самого детства я знал, каким человеком я хочу стать. Эту картину помогли мне нарисовать в своем воображении мама и папа, уроки в католических школах, где я учился, а еще истории о нашем семейном герое, дяде Бози, пилоте, сбитом во время Второй мировой войны, и моя собственная
