этому многовековому монументу застывшей натуры.
– Медведь? Волки? – спросил кареглазый.
– Смрад бы стоял.
– Хуже, красные! – ответил длиннолицый, выхватывая оружие и прицеливаясь.
Краснокожий сидел на вьючном муле.
Мул был уже старый, но ретивый. Краснокожий же еще мальчишка. С хвостом длинных черно-синих волос, в разукрашенном капюшоне с колпаком, который делал его похожим на палача. Одет он был в перепоясанный мешковатый капот с передним разрезом на пуговицах, но теперь расстегнутых для верховой езды.
Жилистые безволосые голени и босые ступни, меленькие, как у женщины. Сам мальчишка тощий, с узким лицом и римским носом. Черной кожей и черной кровью, как у шахтера. Под серыми ногтями фиолетовые дужки грязи, а единственное белое, что у него было – это белки обезвоженных соколиных глаз, сверкавшие в полутьме. Индеец разглядывал необычных иноземцев, чужестранцев, статуй из иной глины.
Кареглазый, настороженно подобрав слетевшую с него шляпу, начал кулаком утрамбовывать тулью и отряхивать ее от песка и пыли, не сводя при этом глаз с краснокожего.
Индеец молча поднял руку, будто благословил.
– Господи! Это просто мальчишка, – вздохнул кареглазый.
– Чертов язычник! – фыркнул длиннолицый. – Красная смерть!
– Зуб даю, он тут не один! – поддержал Холидей, стреляя глазами.
– Тихо. Ты нашу речь понимаешь? – обратился горбоносый.
– Да, – коротко ответил индеец.
Наемник сплюнул:
– Уже что-то.
– Есть с тобой кто-нибудь?
– Я был с мужчиной. Белым как вы.
– Да, и где он? Под шестью лопатами земли?
– Нас преследовали другие белые. Он пошел одним путем, а я – вторым. У меня его вещи и мул.
– Ты один?
– Я один.
Холидей крикнул:
– Он лжет!
– Угомонись, – повернулся к нему горбоносый.
– Ну уж нет! Хочешь, чтобы они твою башку по-индейски побрили, а мозги своим собакам дали полизать, что засоленное мясо!? Так и будет, поверь! Он лжет, ему же сам черт за каждую изреченную ложь по монете в карман кладет! Мы уже мертвецы! Нас порубят на куски. Будь я проклят. Сгинуть в ночи от рук безбожников, дикарей, собак!
Длиннолицый ответил:
– Я согласен с ним, братцы. Сердце мое чует, что дело нечисто, и я так рассуждаю, что если Господь на моем пути дикаря ставит, то тут как в шашках, либо ты ешь, либо тебя едят. И каждый делает, для чего рожден. Я вот рожден, чтобы потрошить нехристей всякой масти. Черных, желтых, красных. И пути этого придерживаюсь уже много лет, и пока не ошибался.
Кареглазый напрягся.
Горбоносый сплюнул и отвернулся от наемника, спокойно спросил индейца:
– Ты откуда идешь?
Индеец ответил.
– Оттуда, куда солнце
