остаётся, улыбнувшись, принять провалы за успех.
Прощальную гастроль артиста ИНОЙ оценит режиссёр.
Стрелять не надо в пианиста, ведь он не снайпер, а тапёр.
Жизнь, словно клавиши рояля, за белой – чёрная… Сыграть
судьбу не просто, нот не зная. Но мы сумели подобрать
мелодию на слух, экспромтом; на лестнице, ведущей вниз,
исполнив на пределе, форте, свой, сердцем созданный, каприс, —
играя на разрыв аорты;
хрипя, как Лола на бегу;
платя по гамбургскому счёту у Чёрной речки на снегу…
Познав эпохи шум и ярость, её горчащее вино,
подняв на реях алый парус, мы вместе с ним уйдём на дно.
Непредсказуемы финалы в обетованных небесах,
выходит публика из зала, доносит эхо голоса:
«Ни от кого мы не сбегали, не обходили стороной,
мы просто были облаками…»
И станем ими в день восьмой.
Мы залпом утоляли жажду.
Что жизнь? – души лишь краткий сон.
А смерть всегда звонит однажды. Она – надёжный почтальон.
Дыхнёт огнём из Преисподней – по графику, в урочный час —
и апокалипсис сегодня коснётся каждого из нас.
Пока цезуру держит агнец, седьмую удалив печать,
нам бы – субботу продержаться, до воскресенья – простоять.
Пусть пересмешники убиты, не плачь, паяц, последний дюйм
терпи. Кингстоны приоткрыты, вода вот-вот заполнит трюм…
«Ты ни черта не видел, Дикки! Запомни, как уходим мы!»…
Восток алеет огнеликий, летят, курлыча, журавли…
Успеть бы – в мартовские иды суд короток – без праздных слов,
забыв нелепые обиды, простив с усмешкою врагов,
«звонит сей колокол над нами» с дыханьем лёгким прошептать
и, томик Бунина сжимая, в аллеях тёмных заплутать…
Послесловие для читателей
Объясню, почему оно потребовалось.
Наверняка у некоторых читателей поэмы возник вопрос – а зачем в ней так много аллюзий? Нельзя ли было сочинить как-то попроще, ближе к народу, не несущему с базара Белинского и Сартра?
А то уж больно мудрёно, голову сломаешь. То ли дело: партия – наш рулевой, Ленин – жив, а экономика должна быть экономной! И всё ясно вплоть до наступления светлого коммунистического будущего. А тут – сплошной оппортунизм.
Отвечаю – можно было и проще, избежав заодно «трудностей перевода». Но тогда получилась бы другая поэма в другом жанре – лирическая или хроникальная. А я хотел сохранить и передать дух эпохи, если хотите – атмосферу. У эпохи она бывает разной, тем более на протяжении длительного времени и в разных местах – но именно такой, какой есть, со всеми своими ароматами и, простите, миазмами. А люди в ней
