пальцев, в удачные – двумя. Но все знали: наорет, попсихует, а потом поможет. Но вот если что-то случилось, а в кабинете директора царит штиль – вот тогда дела плохи. Кажется, предназначенный мне шторм был остановлен моими же словами. Дурында и есть дурында. Прав он сто тысяч раз. Но разве могу я это признать?
Директор тем временем водрузил очки обратно на переносицу, в оправе из белого золота, похоже. Как есть пижон. Убрал в карман салфетку и уставился на кончики своих холеных пальцев.
– Вот и расскажите мне, будьте добры, Кира Валерьевна: каким образом у вас дома оказались секретные документы по делу о пропаже детей? Резонансному, прошу заметить. – К тону директора не придрался бы ни один психолог, но я уже поняла, что мне крышка, поэтому решила держать оборону до конца.
«Дурында», – пропел червяк внутри и приготовился к представлению. Я решила его проигнорировать. Но холодок внутри уже поселился.
– Это я должна отчитываться, почему сотрудники Академии делятся с посторонними людьми секретными сведениями?
– Хорошо, я тебя понял, – тон директора не изменился ни на йоту, – в комиссию так и напишем: вступила в преступный сговор с жителем Нижних Уровней, договорилась о распространении секретных сведений, в реестр вписана как потерявшая способности, но в личных целях вполне себе пользуется. Потянет лет на двадцать пять, думаю. Если повезет – на двадцать. А Азаэль… Что Азаэль? В худшем случае из Академии уволят. Да он и так тут чисто из любви к искусству. А его руководству на наши разборки начхать с высокой колокольни. Ну получит по шапке чисто для галочки. А разгребать будешь ты.
Червяк внутри икнул и спрятался. Холод разросся до размеров огромного шара.
– К-к-какие двадцать лет, Джафар Аркадьевич?
– Какие? – нежно спросил директор, воззрился на меня поверх очков, потом вскочил на ноги и оперся на стол, будто следователь на допросе, как еще стол не перевернул: – А такие, Кира Валерьевна, что светит вам теперь срок реальный со всеми вытекающими. И хорошо еще, если госизмену не впаяют, – это если сильно повезет!
Мне кажется, мои глаза готовы были лопнуть. А директор начал ходить из угла в угол, забылся, достал сигарету, потом бросил ее на пол, пнул ногой куда-то под стол.
– Как есть идиотка! Захотела поиграть в великого следователя – пришла бы ко мне! Я уже сам с комиссией договаривался бы по поводу твоих вернувшихся способностей! И, главное, меня в известность даже не поставила о том, что снова практикуешь! Я тут ни сном ни духом. В пять утра звонок из комиссии: срочно на ковер! Моя якобы потерявшая способности студентка тут, оказывается, не потеряла ничего, а работает себе. И что я мог сказать? Стоял как дурак, выслушивал все это!
– Так все ж по закону, – прохрипела я, мечтая о стакане воды, а лучше – о бокале хорошего, надежного яда. – Диплом получен, в реестр внесен, лицензия присвоена…
Директор неожиданно остановился
