ге скончался от холеры Петр Ильич Чайковский. Кончина эта во многом изменила положение русской музыки; из рядов ее представителей внезапно ушел самый энергичный, неутомимый, талантливый деятель, бесконечно преданный своему делу и служивший примером для всех других. Не нам ценить значение покойного в искусстве: оставленное им художественное наследие так велико и богато, занимает такое высокое место в русском искусстве, что вполне верный приговор ему может быть сделан лишь будущими поколениями; мы же стоим еще слишком близко к этой высокой художественной силе, безвременно угасшей, чтобы окинуть всю ее беспристрастным и вполне сознательным мысленным взором. Имя Чайковского было знаменито не в одной России, весь цивилизованный мир знал его и не много имен между современными музыкантами было окружено таким ярким ореолом славы, особенно там, где русские друзья не успели внести свою лепту на алтарь собственной ограниченности, разъясняя читающей публике преувеличенность якобы ее симпатий к любимому композитору.
Жизнь людей, подобных моему почившему другу, как я имею смелость называть его, представляет настолько выдающийся интерес, что даже мелочные подробности ее могут быть ценными, позволяя иногда яснее понимать и ценить совершенное ими в деле искусства. Мне, пишущему эти строки, довелось быть близким к покойному, в особенности в первой половине его композиторской деятельности, пока он состоял профессором московской консерватории, и потому я считаю своей обязанностью записать мои воспоминания о нем, не задаваясь определенной программой, не делая выбора, а просто сообщая все, что придет на память из его жизни. Быть может при этом придется упоминать и о других лицах, касаться некоторых подробностей московской жизни, но я постараюсь ограничиться в этом отношении лишь необходимым, и не отклоняться по возможности от главного предмета. Считая воспоминания мои просто материалом для будущего биографа, я не буду заботиться особенно о стройности литературной формы и потому заранее должен просить снисхождения за могущую встретиться бессвязность и отрывочность рассказа.
Впервые узнал я имя Чайковского в 1864-65 г. из писем ко мне Г. А. Лароша, бывшего вместе с ним учеником петербургской консерватории и писавшего о нем, как о будущей звезде русской музыки; эти письма имели, кажется, влияние на приглашение Петра Ильича в Москву и потому я о них упоминаю. В Москве существовали с 1863 года открытые музыкальным Обществом классы, служившие подготовлением для будущей консерватории. Гармонию в классах преподавал Н.Г. Рубинштейн, но он мог уделять на это очень мало времени и притом сам предмет мало интересовал его; во всяком случае для консерватории, открытие которой предполагалось в 1866 году, необходим был преподаватель этого предмета, а также и других отделов теории музыки. В то время в России было очень немного людей, которым возможно было бы поручить такое дело, и выбор Н.Г. Рубинштейна остановился сначала на А. Н. Серове, который дал было свое согласие, но колоссальный успех Рогнеды в Петербурге и неуспех Юдифи в Москве приковал его к Петербургу и заставил отказаться от московской деятельности. Отказ этот воспоследовал осенью 1865 года и тогда, не видя другого исхода, Н.Г. Рубинштейн решился взять одного из учеников петербургской консерватории, первый выпуск которой предстоял в декабре 1865 года. (В первые годы существования петербургской консерватории выпускные экзамены бывали в декабре). Когда Н. Г. сообщил мне о своем намерении, то я поспешил ему показать письма Лароша, где говорилось о Чайковском, и таким образом последний был намечен кандидатом. Отправившись в Петербург, Н. Г. увиделся с Г. А. Ларошем, усиленно старавшемся об успехе кандидатуры своего товарища и друга, а личное свидание с П. И. Чайковским и впечатление, им произведенное, заставило Н. Г. Рубинштейна принять окончательное решение и пригласить П. И. даже вопреки советам Н. И. Зарембы, бывшего тогда профессором теории музыки в петербургской консерватории и предлагавшего другое лицо, также из числа оканчивающих курс, Г. И. Кросса, бывшего потом профессором фортепиано в Петербургской консерватории и скончавшегося несколько лет назад. Основанием для предпочтения, оказанного Н.И. Зарембой последнему, были вероятно более зрелый возраст (Г. И. Кроссу было тогда около 40 лет) и педагогическая опытность, ибо Г. И. Кросс еще до поступления своего в число учеников петербургской консерватории был уже довольно известным в Петербурге фортепианным учителем и пианистом, между тем как П.И. начал серьезные музыкальные занятия менее нежели за три года до времени, о котором говорится. Впрочем в консерватории в последние полтора года он исправлял уже должность репетитора по классу гармонии, то есть поправлял задачи учащихся, потому что Н.И. Заремба, ученый музыкант и превосходный лектор, не имел, кажется, способности достаточно быстро выполнять эту работу или, быть может, она казалась ему просто слишком скучной.
Невзирая на это обстоятельство, в Петербурге Чайковскому не особенно доверяли; музыкантам вероятно казалось сомнительным, чтобы светский молодой человек, дилетант в 2 ½, или 3 года мог сделаться вполне законченным, серьезным музыкантом. Такое недоверие оправдывалось тем, что никому почти не была известна та невероятно огромная энергия, которую молодой музыкант вкладывал в свои классные работы.
Мне
