и жаркие летние дни, то самое время, когда солнце безжалостно палит землю, словно стараясь напоследок перед затяжной суровой осенью оставить в памяти людей свой воинственный чудесный дар, дар света и тепла. Все замедлялось в этом палящем смоге, вся природа словно в сказочном сне, некогда буйный летний ветер, и тот едва слышно, с большой неохотой, качал старые клены, густо растущие вдоль проезжей части. Дождя не было уже больше десяти дней, угрюмые цветы, аккуратно высаженные в немногочисленные клумбы на центральной улице, опустили головы вниз и терпеливо дремали в ожидании веселого летнего грома и шумного спасительного ливня. Вместе с природой люди тоже крайне мучительно переносили августовский зной, предпринимая огромные усилия, посещали работу и столь же неохотно брели по пыльным улицам домой. И только в родных стенах, приняв прохладный, спасительный душ, ложились в любимые удобные кровати, чтобы побыстрее уснуть и насладиться ночной прохладой, сопровождающейся бодрым ветерком, который, казалось, ночью, наоборот, пробуждается, оживает и заводит свой бесконечный хоровод.
Небольшой город Молычевск располагался вдалеке от областного центра, от центральных железнодорожных станций, от крупных автомобильных развязок, одним словом, жил тихой неприметной жизнью. Населения было чуть больше десяти тысяч человек, и состояло оно в основном из украинских переселенцев. Также проживали русские, евреи и немцы, причем, по неточным подсчетам, евреев и немцев было не более двух процентов. В шестнадцатом веке донские казаки организовали небольшой юрт Молычевкий, по одной из версий, название переняли от реки Молычевки, протекающей неподалеку. В современной истории небольшая спокойная речушка разрезала город на две практически равные части. Людей, живущих на левом берегу, называли мало-молычевскими, а тех, кто обосновался на правом, – хуторянами. Бытовала легенда, что на правом берегу Молычевки когда-то давно, еще до казаков, кочевники организовали «бабурин» хутор, но правда это или всего лишь легенда, не знал никто. Город не был ничем примечателен, ни для кого привлекателен, похож на тысячи других городов огромной России.
Около небольшого домика у самого берега Молычевки стоял молодой парень, невысокий, но весьма крепкий и широкий в плечах, лицо его было слишком сильно вытянуто, а большой мясистый подбородок, казалось, перевешивает худую голову, прижимая ее к широкой, но впалой груди. Огромные карие глаза светились живым искрящимся огоньком. Собственно, глаза – единственное, что привлекало в этом весьма несимпатичном человеке. Из соседнего дома появился высокий старик, лет семидесяти, с удивительно густой, но абсолютно седой шевелюрой. Маленькие, еще весьма живые глаза бегали по морщинистому лицу то вверх, то вниз, словно старик все время что-то искал и не мог найти.
– Привет, дедушка Петрович, – шутливо прокричал молодой парень.
– Здорово, сосед Ванька, здорово!
– Как ваше здоровье, видел вчера – скорая помощь приезжала?
– Здоровье отлично, Ваня, пока еще живой, к сожалению, – слегка улыбнулся Семен Петрович Игнатьев. Это был одинокий мужчина: жена, с которой они прожили более трети века, умерла пять лет назад, детей Бог не дал, а родственники имелись только дальние и жили где-то в Сибири.
– Что ж вы так на себя наговариваете, на своих ногах, слава Богу, – живите долго!
– Устал я жить, сынок, устал.
– Как можно устать жить, не понимаю, – задумался Иван, лицо его стало напряженным и суровым, оттого подбородок еще больше прилип к груди, сзади казалось, что он все время что-то ищет под ногами.
– Тебе и не понять меня, старика, ты молодой, у тебя жена красавица Машенька, сыночка вот родили в этом году. Тебе есть зачем и для кого жить! Так и живи, Ванечка, живи, послушай старика. Сделай так, чтобы прожить эту жизнь правильно. Ты молодец, у тебя все получится.
– Знать бы еще, что значит это правильно, – усмехнулся Иван.
– У тебя перед глазами живой труп. Вот посмотри на мою жизнь и сделай наоборот. Мы тридцать пять лет прожили с женой. Только вот детишек не получилось, большой грех по молодости совершили и всю жизнь расплачивались… А без детей жизнь пустая и ненужная, Ваня, запомни. И не останавливайтесь, рожайте еще детишек, чем больше детей, тем больше света, больше тепла, больше счастья. А дом без детей – это могильник, посмотри на мой, видишь, даже лучи солнца его стороной обходят, словно стыдятся.
– Да наговариваете вы все, Семен Петрович, наговариваете.
– Ладно, Ваня, не буду тебя отвлекать, ты кого-то ждешь?
– Да, сейчас Сашка заедет, поедем работать. В деревню, уборка же началась.
– Молодец ты, Ваня, что комбайнером работаешь, трудиться на земле – это хорошо.
– Что ж он так долго, запил, что ли, опять, сволочь! – губы парня напряглись от злобы и нетерпенья.
– А Сашка все квасит, да? – понимающе спросил дед.
