ы из‑за болей в спине, а колени ни на минуту не переставали напоминать о былом безрассудстве. Но вот голубые глаза, пронесшие через десятилетия искру живого, увлеченного ума, горели, как в молодости. Сейчас доктор технических наук, Артур Фёдорович Радеев, член Академии биоинженерии, не мог оторвать взгляд от ручейков воды, что пересекали, обегали множество царапин на его ладонях, метки от ожогов на фалангах, родимое пятно на мизинце. Мысли распаляли Артура: кашель – это лишь небольшой отголосок того, что в этот момент бушевало внутри. Он уже двадцать минут находился в мужской туалетной комнате на втором этаже Дворца науки. Впервые за долгие годы Артур был приглашен сюда в качестве номинанта на премию за вклад в биологию. Выплачиваемая при жизни премия, лавры благодетеля и посмертное признание – желанные награды в мечтах многих его коллег. Вот только он сейчас думал не о галстуке или давящих ботинках, и не о трибуне. Картины прошлого отражались в его сосредоточенном взгляде. События минувших лет переплелись с настоящим, и он не мог побороть в себе, казалось бы, забытую горечь. Он пытался отрешиться, рассматривая узоры – мелкие шрамы на своих руках, но они лишь затягивали его глубже в воспоминания. Это были узоры из истории его жизни: «Вот этот – от падения с велосипеда в 7 лет, – беззвучно шептал он про себя, – этот – от ссадины о сучья, при прыжке с дерева в реку. Этот – от той драки». Но наконец все они сплелись в его первый шрам на сердце.
***
Артур был пятым ребенком в семье. Розовощекий мальчуган босиком – лето выдалось тёплым – вбежал по деревянным ступеням крыльца в дом. Он старался впопыхах наступать лишь на тёмные полосы половика, чтобы своими пыльными ступнями не оставить видимой грязи на веранде. Уже почти проскочив на кухню за пирожком, он чуть не налетел на незнакомого дядю в белом халате. Мальчишка резко затормозил и, потеряв равновесие, припечатался плечом к стене.
– Тише-тише, не убейся только, – незнакомец с красным крестом на белой шапке помог подняться ребёнку. – Не ушибся? Больно?
Артурка с перепугу смог выдавить только: «Неа». Мужчина, услышав ответ, захлопнул свой кожаный портфель с блестящими инструментами да пузырчатыми бумажками и молча удалился, хлопнув входной дверью. Мальчуган прошёл чуть дальше, в комнату, огляделся и даже поначалу подумал, что ошибся калиткой, домом. Всё казалось и прежним, знакомым, и одновременно каким‑то другим, чуждым. Артур удивился, что папа дома, а не на работе в поле, что он почему‑то не обратил внимания на шальной бег сына, как это обычно бывало. Отец сейчас сидел на табурете будто замерший, с глазами темнее ночи. Кошка Муся, как не своя, забилась под кровать, на которой рыдала мама Артура, склонившись к дочери. Мальчик впервые в жизни видел маму такую – стонущую от горя, льющую слёзы. Артуру стало страшно. Его старшая сестра Надя лежала, прикрытая одеялом, бледная, как снег, с подёргивающимися от боли губами. Мать не переставала шептать сквозь плач одни и те же слова, будто заклятье: «Ну, за что? За что? За что?». И даже его вторую сестру Риту тоже будто бы подменили: вместо привычного, милого смеха сейчас от неё доносились лишь тихие всхлипывания. Она молча мешала суп поварёшкой, стоя у плиты на кухне, еле‑еле успевая стирать запястьем солёные капли, стекавшие по щекам. В тот момент Артурка даже не подумал, почему рядом не было братьев: Никитки и Миши. Почему он не встретил их в деревне, безмятежно гуляя со своей детской сворой малышей? Слишком много странного было сейчас в родном доме. Слишком много поменялось с тех пор в этом доме.
Похороны Нади унесли в глубокую яму, под мрачный гранитный камень, беззаботное детство мальчишки. Он уже был достаточно взрослым, чтобы понять, что больше никогда не сможет услышать нежного певчего голоса сестры. Она никогда больше не поможет отчистить штаны после очередных ребячьих игр на улице. Никогда больше не заварит вкусного чая с малиной, никогда больше не придёт рассказывать сказки на ночь. Ее просто больше нет.
Затем ушёл Никитка. Хоть брат и лежал в городской больнице, на обследовании и лечении, но всё равно болезнь взяла своё. Не под силу было дядям в халатах его домой живым вернуть. Мама говорила постоянно, что тетя Нина также слегла в молодости, что это её проклятие. И что дядю Пашу также смерть забрала – он остался только на фотографиях, подростком лет десяти. Отец как-то рассказал Артурке, что живёт эта страшная болезнь в них самих, в каждом. В ком она проснётся – неизвестно.
Через пару лет и с Мишей произошла беда. Сначала брат просто не обращал внимания на странные боли в животе, затем всё чаще отсиживался, отлёживался, исхудал. Его увезла в город белая машина с красным крестом, а несколькими днями позже в деревню вернула уже чёрная, без крестов. Понимал ли Мишка, когда Наде за лекарством в город ездил, что его судьба где‑то рядом вьётся?
После смерти Миши Артурка ожидал плохого. Считал, что у него тоже что‑то заболит, и он умрёт. А потом, через некоторое время просто свыкся с тем, что их семейную болезнь, как и его голубые глаза или курносый нос, не вычеркнешь, не изменишь. Порода – судьба.
***
Артур перевёл
