почуяла?! А ну пошла отсюда! Давай-давай! Проваливай…
Мать шевельнулась у печки:
– Может, выпьешь, Лена, хоть пива?
– Ссать будет криво! – кудахтал сынок.
– Да чё я, – мямлила Лена. – Я так зашла…
– Вот и шагай, куда шла!
– Пойду.
– Уж сделай милость…
Хозяйка развернулась и вышла в зал.
Ножовкин притих, удивляясь услышанному.
– Ладно… – Прибавкин уцепился в бутылку. – Не будем расстраиваться. Она знает, за что ей почет. Тетя Аня, ты помнишь историю… Вот и пусть там сидит. В комнате. И не вылазит оттуда. – И к матери: – Ты ходила в туалет?!
Не дождавшись ответа, Прибавкин бросился в зал.
– Я тебя второй раз спрашиваю: ты ходила в уборную или нет?!
– Ходила, – донесся ответ.
Прибавкин вернулся на свое место и, протянув руку, взял с печки стеклянную банку, наполненную окурками. Выбрал из них несколько штук, размял пальцами и принялся крутить цигарку. Руки у него заметно тряслись.
– Почуяла, – ворчал он. – Хватит. Отпила свое…
– Неудобно всё же, – сказал Ножовкин.
Однако Прибавкин был неумолим:
– Пусть благодарит, что хоть слежу за окаянной… И ведь не дура. Просто ленивая. Представь, сидит перед телевизором: иди, говорю, в туалет. «Не хочу-у-у, чё ты меня гонишь». Секунда прошла: «Ну, говорит, я пошла – на двор», – а у самой струя из-под капота. – Прибавкин затянулся дымом. – Ночью-то терпит! Ничего не происходит! А перед телевизором засидится. Стирать замучился, варить. Ничего не хочет делать по дому. Лень-матушка. В «Шанхае» квартиру уделала, если б ты видел… На полу слой грязи в палец. Побелку сквозь грязь не видно…
– А с головой у нее как? – спросил Ножовкин.
– Такую голову поискать надо.
– Она там сидит, а мы тут.
– Привыкла. Потому что бессовестная. Сидит и телевизор там смотрит. Думаешь, она расстроилась?
– Она еще крепкая, – вмешалась в разговор Ножовкина. – Крепше меня. Старше, а весь организм крепкий. Она вон кудри распустит и ходит. Волосы короткие носит, как молодая… А тело у нее всё крепкое – хоть сейчас замуж отдавай. Ей богу…
– А я о чем говорю, Анна Егоровна?! – поддержал Прибавкин. – Хватит! Попила свое! С мужичками побегала! Покурила! А теперь достаточно… Она и сейчас вон: чуть что – по соседям пошла. Или по подружкам своим. Смотришь: под мухой пришла. Пенсию теперь сам получаю, а то получит – и просадит за неделю. Ну, как я должен ее жалеть?!
– Все-таки мать, – вздохнула Егоровна, глядя жалобными глазами.
– В том-то и дело, – пыхтел Прибавкин. – А мне обидно. Она как раньше-то поступала: напьется и про нас забудет. Пропадай моя телега все четыре колеса. На земснаряде всю жизнь проплавала, а мы – по детским садам, интернатам болтались, мать по полгода не видели. Думаю, она зимой любить нас будет, потому что времени
