орение неопределенного образа и, поставив его в центре мира, сказал: (…). Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтёшь»1.
Пользуясь сильным порывистым ветром, ржавый лист железа на прохудившейся крыше тщетно пытался исполнить что-то бравурное. Получалось плохо и даже старый, в боевых отметинах кот Пират посмотрел на ржавого музыканта с откровенным сомнением. Отвернувшись и гордо задрав хвост, он уверенно проследовал к покосившемуся сараю, возле которого в мусоре сосредоточенно копошились две белые в прошлом курицы.
Дед с неухоженной седой бородой, в растоптанных валенках с калошами, заношенной до дыр куртке и сигарой в зубах сидел на вросшей в землю древней скамье у крыльца и не выказывал ни малейшего интереса к жизни усадьбы. Почерневший от старости деревянный сруб за его спиной с окнами, прикрытыми тяжёлыми веками ставень, выглядел бы вовсе усопшим, если бы не дым, тонкой струйкой вившийся над почерневшей кирпичной трубой. Впрочем, это было не единственное свидетельство жизни, теплившейся в слепом деревянном теле. Из-за приоткрывшихся ставень выглянуло и вновь исчезло полускрытое за серым платком лицо женщины…
Уазик, появившийся на проселке и быстро теперь приближавшийся, тоже, кажется, не привлёк внимания сидевшего. И даже когда автомобиль затих, остановившись в десятке метров от крыльца, дед не шелохнулся и не поднял глаз на гостя, а только выпустил очередное облачко сигарного дыма.
Вышедший из машины высокий благополучного вида мужчина был хорошо по-городскому одет, молод и полон здоровой энергии. А его ослепительно белая сорочка выглядела на фоне сельской идиллии как-то неуместно и даже немного обидно. Перепрыгнув через лужу и сразу угодив в следующую, гость со свежей пахучей грязью на джинсах и с нескрываемым раздражением на лице приблизился к крыльцу.
– Это я в Грязи попал?
Дед неспеша вынул изо рта сигару, стряхнул с неё пепел и медленно поднял взгляд на говорившего. Серые, глубоко сидящие под кустистыми бровями глаза стрельнули неожиданно цепким взглядом и тут же снова спрятались.
– Это ты правильно понял. – Проговорил он негромко и, вернув на место сигару, кажется, снова задумался.
В этот момент из-за угла сруба появилась неопределенного цвета дворняга и подойдя сзади к незнакомцу доверчиво потерлась о новые джинсы. Совершенно не оценив жест доброй воли, тот чертыхнулся и резко взмахнул ногой, пытаясь отогнать псину, прижавшую уши и в страхе распластавшуюся по земле. Однако, скользкая, липкая поверхность не удержала рассерженного гостя и жестко приняла упавшего на спину и крепко приложившегося затылком.
– Хорошо хоть не плитка, – проворчал дед, глянув на лежащего, и начал тщательно тушить о край скамьи остаток сигары. Тем временем мужчина, пострадавший от падения и крайне расстроенный, сначала сел, упершись в землю руками, затем попытался рывком подняться, но потерял равновесие и… снова упал. Повозившись немного, вновь сел и глянув на облепленные грязью брюки, вдруг шмыгнул носом и безвольно опустил голову на руки, сложенные на коленях.
Дед встал со скамьи, чудесным образом превратившись в высокого и далеко ещё не согбенного под грузом лет человека.
– Пошли в дом! – спокойно, но требовательно бросил он сидящему и, не оборачиваясь, шагнул к крыльцу. Насмешливо заскрипела пружиной и громко хлопнула, закрывшись, входная дверь. Бледный от огорчения и оглушенный падением, гость вошёл следом в сени, где хозяин уже сбросил с себя валенки и теперь освобождался от верхней одежды, под которой оказался… лёгкий и красивый спортивный костюм.
– Грязное сними. Вон халат. Оденешь. Умывальник рядом.
Небольшое помещение с печью, широкими лавками и тяжелым деревянным столом в красном углу явно напоминало сельское жилище России семнадцатого или восемнадцатого века. Музейную картину крестьянского быта эффектно дополнила женская фигура в косоклинном сарафане с волосником и убрусом на голове, скользнувшая из-за печи и церемонно поклонившаяся гостю.
– Кончай маскарад, Диана! Это не турист. – Бросил мужчина, стаскивая с головы седой парик вместе с бородой и поправляя собственную седеющую от висков шевелюру. – Кофейку нам сделай, пожалуйста.
Указав гостю место за столом, хозяин сам уселся на лавку и с видимым удовольствием откинулся к бревенчатой стене, распрямив широкие мощные плечи. Глаза его, глядевшие теперь открыто, не скрывали добродушной усмешки. Сидевший перед ним гость был хоть и не таким крупным как хозяин, но все же обладал статной и крепкой мужской фигурой. Лицо его, тонкое и правильное, было выразительным, благодаря большим, широко открытым глазам.
– Ну и что же привело вас, почтеннейший, в наши Грязи?
Лишившийся уверенности
Джованни Пико делла Мирандола. «Речь о достоинстве человека» (XV в.)
