так же я не собираюсь рассказывать какой-то там полиции, которая ни черта не сможет уже сделать, по сто раз одну и ту же историю. Ненавижу полицию и не хочу соприкасаться с её работой. Особенно после того, что произошло. Это всё равно ничего не исправит. А справедливость, которой так хочется Филиппу, не наступит никогда. И ни полиция, ни психологи, ни сам Филипп – никто не сможет вёрнуть всё в норму. Только я.
И я выбираю молчание. Молчание – моя единственная защита. Не говорить об этом, не вспоминать, не думать ни секунды – только так можно закончить это раз и навсегда. Не продлевать жизнь, дать костру погаснуть. Только так. Никакой воды не найдётся, чтобы его залить, но рано или поздно именно так он и затухнет – в безмолвии.
Филипп считает, что роль защитника теперь (особенно теперь) на нём, и что качественная защита не ограничивается поглаживаниями по спине, горячими ужинами и свежими простынями. Качественная защита требует информации, а я всё упрямлюсь, цежу её микродозами, отказываюсь обсуждать, как я оказалась у его порога и что я делала до этого. Почему в моих глазах было сплошное безумие, почему я не могла вымолвить ни слова, почему у меня до крови была расцарапана грудь. Почему я лежала, не шевелясь, с открытыми глазами, не мигая пялясь в стену. Так много «почему», но я не хочу погружаться в подробности. Поэтому Филипп додумывает всё сам, и в целом он не далёк от истины. Со мной произошло кое-что ужасное, и это нанесло мне непоправимую психологическую травму.
Но, чёрт возьми, она у меня не первая.
А если я начну говорить, то и не последняя.
5
Оказавшись в другом крыле, они увидели несколько дверей. Две были открыты, одна заперта. Кристи направилась в открытую комнату, остальные последовали за ней.
Помещение было больше того, где они нашли первый игровой предмет. Метров пятьдесят заброшенной тишины, удивительной мертвости, несмотря на остатки обстановки. Прямо по центру, среди ошмётков штукатурки, клочьями свисавшей с потолка и стен, кое-где украшавшей пол, валялась разноцветная новогодняя гирлянда – видимо, сорвалась с висевшей лампы. Праздник закончился навсегда.
Назначение помещения было неясным – посовещавшись, игроки решили, что, возможно, раньше это было чем-то вроде гостиной – или как там называются такие места в психушках?
– Комнатами отдыха, – сказал да Винчи.
Все посмотрели на него,
(суки)
но ничего не сказали.
(суки!)
– Вроде бы, – решил добавить он, но остальные уже переключились на осмотр помещения.
Вдоль боковых стен было расставлено штук пятнадцать кресел, некоторые кучкой, некоторые наставлены друг на друга. Кресла были разной высоты, деревянными с бирюзовой и тёмно-зелёной кожаной обивкой. Дневной свет, пробивающийся в высокие, но узкие окна с двойными рамами, заклеенные белой бумагой, выставлял напоказ жирные пятна
