рился в стены домов, окружавших минский плац. Звонкое эхо пронеслось над огромным пыльным прямоугольником двора, плотно заполненным людьми. Владимиру Шимкевичу показалось даже, что знамя полка чуть шевельнулось под напором этого эха. Или это теплый летний ветерок, налетевший со Свислочи, пошалил?.. Владимир чуть прищурил глаза, стремясь разглядеть в толпе минских обывателей, глазевших на смотр из-за пределов плаца, ту Единственную, ради которой стоило жить на свете. Но не разглядел. Только белая кипень платьев и летних зонтиков… Невесты и молодые жены любовались офицерами полка.
– Смирно! Равнение на середину! – продолжал биться сильный, напористый голос полковника Протопопова. – Господа офицеры!..
Почему-то именно эта часть команды – «Господа офицеры», на которой офицеры и подпрапорщики поднимают руки к козырькам фуражек, – всегда особенно волновала Владимира. Возможно, потому, что он очень остро чувствовал свою принадлежность к великой семье русских офицеров, а возможно, и потому, что был он еще совсем молодым, «зеленым» подпоручиком, субалтерном, всего год как выпустившимся из училища и еще не расставшимся с военной романтикой. Вот и сейчас все внутри Владимира замерло, когда он четко бросил к козырьку фуражки ладонь, и это движение одновременно с ним повторили все офицеры полка. Шимкевич чуть скосил глаза направо – там, выставив вперед подбородок, стоял его друг по училищу и земляк, неистощимый балагур Павел Долинский. Вот и сейчас, несмотря на торжественность момента, он одними губами прошептал, обращаясь к соседу:
– Смотри, смотри. Протопопа будто за ниточки дергают.
И в самом деле, 47-летний полковник Борис Викторович Протопопов шел к начальнику дивизии, словно марионетка – сотрясаясь всем крупным телом, подпрыгивая при каждом шаге. Солнце бликовало на клинке шашки, поднятой «подвысь», и на прыгающем в такт ходьбе на груди «Святом Владимире».
– Ваше превосходительство! – Звучный голос полковника налился металлом, и Шимкевич согнал с лица появившуюся было улыбку. – 119-й пехотный Коломенский полк для проведения полкового смотра построен. В строю полка четыре батальона. Командир полка полковник Протопопов!
Начдив, генерал-лейтенант Эдуард Аркадьевич Колянковский – седоусый, высокий, – шагнул вперед, обвел замершие ряды офицеров и солдат строгим взглядом.
– Здорово, молодцы-коломенцы!
– Здравия желаем, ваше превосходительство!!! – слитно отозвался строй.
Генерал в сопровождении полковника медленно двинулся вдоль шеренг, придерживая левой рукой шашку, и полк так же медленно поворачивал головы вслед за ним, не отрывая глаз от начальника дивизии. Со стороны это было похоже на хорошо отрепетированный балет, где каждый знал свою партию и не отступал от нее ни на йоту.
Но основная часть представления была впереди. Полку предстоял еще церемониальный марш, и именно его ждали сейчас невесты и жены, толпившиеся в отдалении.
И вот они, долгожданные, непонятные непосвященному, но такие праздничные в своей непонятности слова командира, произнесенные почти нараспев:
– По-о-олк. Побатальонно. На двух линейных дистанции… Равнение напра-а-а…
Над плацем повисла короткая пауза. Невесты и жены замерли. Владимир чувствовал, как по спине под мундиром ползет, извиваясь, струйка горячего пота. Протопопов, неторопливо оглядев полк, нахмурился и коротко рубанул, словно выпалил:
– Ву!!!
Слитный, жаркий шорох сапог по плацу, единое движение сотен голов, и снова пауза.
– Первый батальон – на пле-чо! Первый батальон, равнение напра-а-а-ву!!! Ша-а-агом… арш!!!
Грянул полковой марш, и Протопопов молодцевато ударил надраенными сапогами в пыль, а за ним, словно привязанные невидимыми нитями, двинулись младший штаб-офицер полка с полковым адъютантом, в одном шаге за ним – полковой горнист, еще в четырех шагах – барабанщики, а следом – командир первого батальона с батальонным адъютантом и сам батальон. Дети, облепившие деревья вокруг плаца, с восторгом глазели на рослых, подтянутых военных и, конечно же, больше всего на свете мечтали о том, чтобы самим надеть красивую форму с золотыми эполетами.
Владимир был уже третьим офицером в семье. Его дед, Андрей Павлович, рожденный в победном 1814-м (тогда русские войска были в Париже), происходил из мелкого шляхетского рода. Когда Шимкевичам нужно было доказать свое шляхетство в Сенате, они не смогли собрать все необходимые бумаги и были переписаны в землепашцы. Впрочем, статус семьи из-за этого не сильно изменился – никаких владений за Шимкевичами и так не числилось.
Единственной возможностью как-то выбиться в люди была армия, и потому Андрей Павлович, безупречно отслужив положенные рекрутские девятнадцать лет, из них двенадцать фельдфебелем, сдал в 1854-м экзамен на прапорщика, надел-таки заветные золотые погоны и стал дворянином. До больших чинов ему дойти было не суждено
