разделенные тумбочкой, лепились спинками к стене две кровати. Над изголовьем каждой из них висело католическое распятие. Справа за легким тюлевым пологом находился балкон, под которым сыто урчало распаренное за день море. Белая дверь слева вела в ванную. Рядом у стены стоял обшарпанный деревянный стол и пара стульев, на спинках которых висели вещи Ника. В углу приткнулся одежный шкаф.
Ник указал Маше на одну из кроватей:
– Моя у окна, а вторая – твоя. Располагайся.
Несмотря на усталость, Маша испытывала нервное возбуждение, которое нарастало по мере приближения к отелю и сейчас, в номере, достигло пика. Она осталась наедине с Ником и совсем скоро ей предстояло узнать, чего ждать от этого самоуверенного нахала. Он вызывал противоречивые чувства, в которых издерганной переживаниями тяжелого дня Маше трудно было разобраться, а еще труднее справиться с ними. Она была благодарна Нику за то, что он, не задумываясь, пришел на ей помощь. Но были и подозрения, и сомнения. Машу раздражали его постоянные насмешки и глупых шуточки. Но она таяла в его объятиях и не торопилась освободиться… Как это парень поведет себя? Может, захочет воспользоваться удобным случаем и получить плату услугами? А если и захочет, то на чьей стороне будет Машино предательское тело?
Пока Маша мучилась неопределенностью, Ник скинул пропотевшую за день майку цвета хаки и скрылся в ванной. Вскоре оттуда послышался звук льющейся воды и энергичное фырканье. Затем, растираясь полотенцем, он вернулся в комнату. Ник стянул с волос державшую хвост резинку и выпустил на волю волосы, которые рассыпались по плечам светлой пушистой гривой, так похожей на Машину собственную.
Взглянув на Ника, художница внутренне ахнула. Она не могла отвести глаз от тела, любовно выстроганного Создателем, отполированного до лоска и затонированного загаром в цвет бронзы. Как же она сразу не разглядела! Как не заметила этого поразительного сходства! Перед ней стоял Святой Себастьян.
В художественном институте Маша писала курсовую работу по иконографии этого святого. Она собрала огромную коллекцию образов: Мантенья, Ботичелли, Рафаэль, Перуджино, Гвидо Рени, Эль Греко, Тициан, Рибера… Но самой Маше особенно нравился Себастьян Гверчино из коллекции родного Эрмитажа.
На картине связанный юноша стоял у сухого дерева, по контрасту с ним – такой живой, такой совершенный в своей цветущей красоте. Прекрасное тело, сдержанный рельеф мышц без подавляющей маскулинности. Драпировка на бедрах. Лицо святого было обращено к небу с выражением недоумения и укора. Как будто бы тот, кому Себастьян безоглядно верил, обманул его, подставил под разящие римские стрелы. Гверчино пожалел своего героя и пронзил его плоть всего одной-единственной стрелой, из-под которой вытекали три тонкие алые струйки.
И вот сейчас Себастьян, живой и невредимый, растираясь махровым полотенцем, вышел из душа и предстал перед потрясенной Машей. То же прекрасное молодое тело со сдержанным рельефом мышц. Та же целомудренная драпировка бедер. Шорты Ника держались не на талии, а на выступающих тазобедренных костях
