стороны происходящее выглядела презабавно: на залитой Солнцем поляне возле распростёртого тела стояла большая белка и ругалась с потенциальной едой, которая при этом держалась с ней на равных.
– Где бы сейчас были люди, если бы…
Но шуршик не закончил мысль, потому что «пернатая бестия», подойдя ближе, вдруг преданно ткнулась в потрёпанную штанину и присела на выставленный носок топа.
И Тук совсем растерялся, ибо ещё никто и никогда не относился к нему так, как в эту минуту отнеслась эта дерзкая во всех отношениях тварь.
Он с минуту постоял, не понимая, как быть дальше, потом аккуратно вынул из-под птицы носок топа, медленно повернулся и, спрятав в котомку светящийся мешочек с человеческим сердцем, пошёл прочь, то и дело с опаской посматривая за спину на свою новую и очень подозрительную знакомую. «Чернушка» же с довольным видом взбила перья и без каких-либо угрызений совести устремилась следом, видимо, полагая, что заполучила в хозяины великого истребителя разбойников, чему была рада и кудахтала заливисто.
Что до разбойника, то, едва шрам затянулся, грудь покрылась волосом, нос увлажнился, превратившись в беличий, а уши заострились и обмохнатились.
Вскоре на поляне сидел довольно крупный шуршик с обалдевшими глазами, что смотрели на окружающую действительность с нескрываемым интересом. Нос самопроизвольно разбирался в огромном количестве запахов, бьющих в ещё не освоившийся с новым состоянием мозг. Он же развернул голову новоиспечённого ушастика на север и показал осоловевшим глазкам серого зайку, который появился на залитом солнцем пятачке определенно не вовремя.
– О, зайка! – причмокнули губы. – Мы хотим скушать зайку…
И через мгновение бедного зайку накрыла тень хищника.
Невера Лум стоял перед винными стеллажами и производил окончательный подсчёт реквизированного добра.
– Нет, – тяжеловесно вздохнув, заметил он с сожалением, – человеческое вино – фуфло! – немного помолчал и добавил, как бы подводя черту: – Все видения – фигня, и дичаешь, как свинья!
Откуда у него взялась эта манера рифмовать, никто не знал. Просто однажды за обедом, Лум взял, да зарифмовал выставленное на тот вечер меню Толстины́ Глоба. А так как вышло это забавно и всех развеселило, он стал прибегать к подобным выходкам всё чаще, совершенно не замечая того обстоятельства, что сотоварищей подобное начинало раздражать. В своде правил поведения порядочного шуршика есть упоминание: «Шутка, сказанная однажды – вещь бесспорно великолепная, но повторение приёма, как такового, свидетельствует о скудоумии, ибо толкает индивидуум на банальность». По прошествии веков я, наверное, сказал бы, что правило это только отписка. Шуршики – народ вспыльчивый, и любое, набившее оскомину повторение, провоцировало на конфликты. Вот древние и внесли поправку в «Кодекс», дабы девственное сознание дикого охотника не консервировалось и не закостеневало. Но, вы же понимаете, перечитывать занудные правила не всякого шуршика
