й зимней рамы я не могла понять, что же они так кричат- только видела в свете факелов их перекошенные лица. Почему-то я сразу поняла, что они пришли сюда из-за меня, но не придала этому значения. Я смотрела только на Луну- огромную, желтую, сочную, как головка сыра или крупная тыква. Что-то в ней было завораживающее, невероятно-манящее, сладкое и прохладное, как лимонад, который продавали на вокзальной площади… Луна… Я прижалась носом к стеклу и стараясь не дышать. Ногам стало холодно, и я подпрыгивала и прижимала к теплым икрам то одну, то другую ступню.
За этим занятием меня застала перепуганная мама и схватив меня в охапку отнесла в кровать.
–Все будет хорошо! Они нам ничего не сделают… Только ты спи…Все будет хорошо, Огонек… Сейчас пан Мацейко поговорит с ними, и они уйдут. – засыпая, я слышала сквозь сон прерывистый шепот мамы.
Помню в ту ночь я натянула на уши тяжелое стеганое одеяло и старалась дышать быстро-быстро, чтобы поскорее заснуть, но еще долго слышала, как за окном муж нашей квартирной хозяйки пан Мацейко- огромных размеров белорус с густыми усищами и похожими на два бревна руками- о чем-то припирается с людьми на улице.
На следующий день мама сказала, что нам необходимо уехать. Все утро она просидела с пани Мацейко в кухне, а мне строго-настрого запретила не только выходить со двора, но и приближаться к забору.
– Это все этот чокнутый Стах. Везде ему мерещатся черти. Поменьше бы налегал на зубровку, – ворчала мама, собирая наши небогатые пожитки.
–Ну выкладывайте, милая пани, где свели знакомство с Чертом? -засмеялся громовым голосом пан Мацейко и, подхватив меня одной ладонью, посадил себе на широкие плечи.
Через несколько дней мы отправились на вокзал. Пан Мацейко был настолько любезен, что погрузил наши чемоданы на повозку и вызвался самолично доставить нас на станции. “С теми, кто знается с нечистой силой, надо быть полюбезнее”– продолжал всю дорогу посмеиваться наш бывший хозяин. Как я помню, глаза мамы были красные, а меня терзала одна только мысль- я так и не успела попрощаться с Хохликом1. Но на станции, когда мама оставила меня сторожить чемодан, я заметила Хохлика в толпе. Его рыжая макушка мелькала за спинами провожающих, он то пытался подпрыгнуть, чтобы помахать мне рукой, то опускался на коленки, чтобы разглядеть что-то помимо чьих-то ног.
Самое главное- он меня увидел. Вся грусть расставания вдруг куда-то улетучилась. Я знала, что мой друг будет всегда со мной. Даже когда я буду далеко…
Глава 1.
В голове Магды эти детские воспоминания основательно обосновались в ту проклятую осень, когда после долгой агонии Краков наконец пал под натиском ударных частей Вермахта. Долгое время чудовищной неизвестности закончилось. Время, когда все жители города, затаив дыхание и цыкая друг на друга, ловили каждое слово из радиоприемников. Закончилось время, когда глухая тоска от осознания неизбежной войны в мгновение ока оборачивалась мрачной решимостью, во что бы то ни стало разбить вероломных колбасников, или же отчаянным весельем, когда в теплые августовские дни, когда жители города заполняли многочисленные кафе, рестораны и пивные, из которых непрерывно раздавались словно приправленные сахарным сиропом звуки фокстротов и танго.
В последнюю неделю лета Тадек получил приказ о мобилизации. Из комиссариата он вернулся одетый в длинную серую шинель с погонами подхорунжего, фуражку- "рогатывку2", хрустящие черные сапоги, а также с брезентовой сумкой и предписанием явится в распоряжение Уланского полка Краковской армии. Но даже полностью экипированный, долговязый и близорукий Тадек, долгие годы не бравший в руки ничего тяжелее кисти и баночки оформительских красок, выглядел исключительно миролюбиво.
На следующий день, когда Магда приехала на вокзал проводить мужа, он долго и несмешно шутил, пространно рассуждал о международном положении, а потом порывисто поцеловал ее, пробормотал какие-то слова прощания и влился в толпу таких же как он серых шинелей, фуражек и брезентовых сумок, ожидавших посадки в присланный по разнарядке командования состав.
В тот же вечер Магде не хотелось никого видеть, хотя ее подруги по театру “Миллениум” собирались посидеть во французском кафе на Флорианской улице после очередного спектакля “Веселой пастушки”. В этом спектакле у Магды была роль совсем небольшая- глуповатой гувернантки дочери немецкого барона, которую "Веселая пастушка" (ее роль, разумеется, исполняла несравненная Ада Файнгольд) постоянно ставила в глупое положение, и Магда с легким сердцем передала ее на этот вечер дублерше. Посмотреть веселый спектакль о том, как красавица-полька обводит вокруг пальца глупого и напыщенного барона немца, а так же уводит жениха у его еще более глупой и откровенно несимпатичной дочери, собирался чуть ли не весь Краков, и даже газеты разразились хвалебными рецензиями, отмечая так же великолепные декорации , выполненные талантливым художником-оформителем Тадеушем Езерницким, который в этот роковой для
Chochlik (пол.)– чертенок
Польская армейская фуражка с четырехугольным верхом. То же самое, что конфедератка.
