шестипалой жилистой рукой схватил ее за шею. Парень сдавливал сонную артерию изо всех сил, а другой рукой быстро впихивал ампулу в карман. Сначала Сандра инстинктивно пыталась спастись – попыталась оторвать от себя его лапу, но безрезультатно. Разбойник в ярости был слишком силен. Второй рукой с длинным, острым маникюром она попыталась выцарапать Гнейсу глаза, однако пять женских пальчиков оказались сдавленны шестью мужскими. Помощник Бондата беспощадно, невероятно сильно сжимал её шею, без конца вдавливая в пожелтевшее стекло.
– Тварь, захотела все мне испортить, не прощу! – Хрипел Гнейс с чуть ли не вылезающими из орбит глазами.
Сандра начинала быстро задыхаться, впала в панику, а кожа мгновенно побледнела; она попыталась что-то сказать хриплым голосом, но вместо слов выходили лишь слюни, а слёзы, окрашенные темной тушью, рекой полились из глазных яблок с воспаленными красными капиллярами. В панике Сандра пыталась брыкаться, отдавливать ему ноги и ерзать. Пару раз она даже отталкивалась тазом от хрупкой, полусгнившей дощатой стены, но Гнейс после каждой такой попытки своим напором возвращал жертву на место. Неудачные попытки также сопровождались ударами затылком об стекло, которое всё больше начинало трескаться. От жестокой борьбы даже одинокая висящая лампочка на проводе нехило разбалтывалась, будто бы мотаясь в ужасе.
Стекло трескалось все больше, и у Сандры появилась крохотная надежда, что таким образом у нее получится разбить окно и пережить стычку. Однако эта идея для нее стала последней. Куртизанке больше не удалось дернуться, твердая хватка Гнейса не позволила снова удариться об стекло. Ее кожа уже стала пунцовой, а из носа тоненькими струйками растекалась кровь. Силы стали понемногу покидать разбойника, а озверение проходить, но он продолжал душить, пока руки Марты окончательно не обмякли от бессилия, а ноги не перестали дергаться. Ее несчастное личико вдруг стало бесчувственным, холодным, неподвижным и умиротворенным. Кряхтящий и тяжело дышащий, как конь после целого дня пахоты, Гнейс уверился, что с ней покончено, и отпустил мёртвое тело, которое абсолютно безжизненно плюхнулось на пол.
– Фух, фух, – ходил он по комнате и пытался отдышаться, – посмела посягнуть… на труд всей моей жизни… сволочь… охх.
Он плюхнулся на кресло, свесив голову. Грудь расширялась и сжималась, как бешеная. Затем он облокотился на спинку и уставился в одну точку перед собой, прямо на фантик из-под шоколадного батончика, где большими красными буквами на желтом фоне было написано “Не останавливайся!”. Его еще немного потряхивало после убийства, но, в целом, разум был чист, он не сожалел… Гнейс вытер взмокшую голову своей футболкой, нацепил ее на себя и затем надел черный бушлат хозяина хижины. Правая рука посмотрелся в зеркало и сказал себе: “За работу”. Гнейс пошёл вон, даже не обернувшись назад. На службе Бондату ему приходилось убивать не впервой.
Выйдя на пирс, ведущий к хижине, на него нахлынули порывы сильного, шквалистого ветра. Море бушевало и раскачивало привязанные к причалу лодки. Сначала Гнейс наслаждался свежестью морского
