тали над представлением в кукольном балагане, даром что большую часть шуток при профессорах лучше не повторять. Смотрели, как мужики пытаются влезть по намазанному жиром столбу за подарками. Те выглядели щедрыми – для простонародья, конечно. Живой петух, цветастый платок, новая куртка.
Один дотянулся было до петуха, но птица, захлопав крыльями, тюкнула мужика клювом по темечку. Не удержавшись на столбе, тот стремительно заскользил вниз. Толпа ахнула. Эрик успел плетением сгустить воздух у самой земли, так что мужик упал точно в студень, не убившись.
– Смотри-ка, петуха так и не выпустил, – сказала Мара. – Здорово ты успел.
Эрик довольно улыбнулся. Наверняка в толпе были и другие школяры, но не у каждого бы вышло так быстро сообразить и так четко сплести.
Мара развернулась к нему и улыбнулась в ответ.
– У тебя веснушки. – Она коснулась его переносицы. – Солнышко поцеловало.
Эрик перехватил ее руку, поднес к губам. Веснушки и веснушки, эка невидаль, каждый год вылезают, хоть и не рыжий, а русый.
– Лучше ты меня поцелуй. Солнышко обойдется.
Она рассмеялась, потянулась на цыпочках. Эрик обхватил ее за талию, прижимая крепче. Оторваться от ее губ получилось не сразу.
– Мне нравится, – сказала наконец Мара. – И ты мне тоже очень нравишься.
Она взъерошила ему волосы. Эрик мотнул головой, откидывая с глаз непослушные пряди. Осенью кто-то подмешал ему в порошок мыльного корня смесь, воспламеняющуюся от воды. Ожоги тогда залечили быстро и чисто: наставник был мастером исцеляющих плетений. Не осталось даже намека на шрамы, но пришлось остричься почти наголо. За зиму пооброс, конечно, но в зеркало лишний раз смотреть не хотелось: велика радость. Словно простолюдин после тифа.
Впрочем, зачем парню в зеркало заглядывать? Бриться разве что. И то пока не каждый день приходилось.
Тот случай был одним из немногих, когда вмешались преподаватели. Обычно считалось, что школяры трех выпускных лет способны сами разобраться, против кого дружить и как встроиться в неявную табель о рангах, поэтому взрослые контролировали лишь малышей. Но не тогда, когда шуточки напрямую угрожали жизни. Зачинщик исчез. Его подпевале, который сам в той проделке не участвовал, Эрик подсыпал в постель порошок, вызывающий чесотку, и на этом счел историю законченной.
Он снова тряхнул головой, ругнулся. Чмокнул Мару в нос. Холодный.
– Замерзла? Пойдем погреемся. Пирогов хочешь?
После яркого весеннего солнца таверна казалась полутемной. Эрик, пропустив Мару вперед, замешкался в дверях, давая привыкнуть взгляду. Кто-то толкнул его в спину и ругнулся. Эрик обернулся:
– Мешаю, добрый человек?
Он демонстративно поправил рукав, по-прежнему стоя в дверном проходе. Солнце блеснуло на серебряном браслете школяра. Толкнувший сглотнул:
– Нет-нет, господин. Прошу прощения.
Эрик кивнул, злорадно позволил себе помедлить еще несколько мгновений, чтобы этот тип в следующий раз думал, на кого рот разевает. Формально у одаренных – даже полноправных магистров, не то что школяров – не было ни власти, ни права владеть землей и людьми, ни возможности наследовать. Но у них был Дар. Солнечный и все земли вокруг принадлежали университету, имя и титул прежнего владельца забыли давным-давно. А в столице сам король, говорят, прислушивался к советам тех одаренных, что оказались при дворе.
Эрик за руку подвел Мару к столу. Подальше от входа, чтобы не мешал сквозняк. Огляделся: народа полно, служанки мельтешат туда-сюда. Хозяин, предвидя наплыв гостей во время ярмарки, нанял новых. Хлопотливых, но бестолковых.
– Сам схожу, ждать неохота.
Пахло в трактире так, что живот подвело, хоть Эрик давно успел забыть, что такое настоящий голод. Он подошел к стойке – народ торопливо подался в стороны. Заказал две кружки пива и пирог с осетриной: после долгой прогулки хотелось есть. Служаночка, проходя мимо, задела крутым бедром, пискнула, захлопав ресницами: мол, прошу прощения, господин. Он улыбнулся, оглядев ее с головы до ног – девчонка и правда хорошенькая, чего бы не посмотреть, – и снова отвернулся к хозяину. Если кидаться на всех хорошеньких девчонок, что улыбаются одаренному, ни на что другое времени не останется. Трактирщик долго ждать себя не заставил: собрал небрежно брошенные монеты, взамен выставив тарелку с пирогами и кружки с пивом. Эрик едва заметно кивнул служанке, та подхватила еду, понесла следом.
Около Мары уже крутился какой-то хлыщ в ярком плаще: кто-то из благородных, заглянувших на ярмарку. Эрик едва заметно приподнял бровь – красавчик тут же исчез. Мара рассмеялась. Эрик бросил служанке медяк, сел. Зажег светлячок, чтобы не сидеть в полутьме.
Пироги
