Константиновской крепости несли караул полтора десятка больных и немощных. Пакетбот «Святой Георгий» вернулся на Нучек днем раньше, чем туда пришли две большие байдары с барановскими промышленными. Григорий Коновалов выставил на стены всех, даже Ульяну накрыл шапкой и посадил возле фальконета. Два десятка головорезов, прибывших с Кадьяка, могли легко разнести обезлюдевшую крепость, но Коновалов наверняка знал, что Баранов на это не пойдет. А вот дружков его мог бес попутать затеять резню помимо воли управляющего.
Павловцы неспешно вышли на берег, вытащили байдары на сушу, с оружием подошли прямо к запертым воротам. Впереди Баранов: сам по себе широкоплечий, из-за кольчуги под кафтаном и вовсе выглядевший квадратным. На его ногах высокие сапоги, за поясом пистоль. За ним – ближайшие дружки: высокий и дородный Медведников, дюжий, сутуловатый Кабанов, креол Чеченев, рыжебородый Баламутов, Васька Труднов с красной полнокровной рожей и другие, кто в кафтане, кто в парке, кто в зипуне. Все хорошо вооружены. В байдаре – двухфунтовая пушка.
– Что же ты, Гришенька, не встречаешь дорогих гостей? – задрав голову, крикнул из-под стены Баранов.
Коновалов встал в полный рост и ответил, размахивая тлеющим фитилем:
– Так ведь гости незваные-нежданные, приготовиться к встрече не успели!
– Из-за чего распря, детушки? С чего обида? Или мы не православные, чтобы мирно все решить? Ты же умный, Гришенька, давай поговорим?!
Сильней задул ветер, низко над землей понеслись тучи, скрывая и открывая солнце. Баранов прижал рукой шапку к голове, чтобы не сдуло.
– В прошлом году ты уже поговорил с нашими каюрами, выкупленными из рабства у чугачей, они к тебе сбежали! – вразнобой закричали со стены.
– Я ли в том виноват? – в усмешке дрогнули усы Баранова. – От хорошего хозяина чадушки не бегают.
Коновалов позеленел от обиды, выругался в полный голос, схватил ружье, наставил ствол на управляющего с Кадьяка. Дружки Баранова снизу взяли на прицел его и всех засевших у бойниц.
– Ну, не дурак ли ты, Гришенька? – не мигая, смотрел на Григория гость. – Не в меня – в себя целишь. Узнают дикие, что мы с тобой в ссоре, – всем будет плохо, но я с киселевскими стрелками на Кадьяке, может быть, и отобьюсь, а вас в Чугачах и Кенаях точно перережут.
Дрогнул ствол на стене, поднялся выше.
– Зачем нам ссориться? – продолжал Баранов. – Вы – артели Лебедева-Ласточкина, мы – Шелиховские. Они ведь друзья, компаньоны и пайщики. Между ними раздора нет, что же нам делить?
– Ну и балаболка! – расплевался Алексашка Иванов, вернувшийся на Нучек вместе с Коноваловым, и крикнул вниз, высунув голову из-за острожин: – Ты скажи, сколько шкур на пай взяли твои промышленные в прошлом году, потом наше, добытое, посчитай! Ни Лебедев, ни Шелихов мне убытки не заплатят… – И к управляющему: – Гришка, гони их, пока я этому хрену ус не отстрелил! – закричал, сатанея.
Баранов солидно поправил пышные усы, не положенные
