чьи, но при этом и не мои деньги. Изображая расстегивание или застегивание пряжки на сандалии, готовый сгореть от стыда, я быстро переправлял деньги в ладошку и уходил как бы по делам на другой конец базара, чтобы скрыться от возможных свидетелей своего сомнительного деяния. Спустя некоторое время, когда потревоженная совесть успокаивалась, а сомнения в неправоте своего поступка улетучивались, возвращался в продовольственную часть рынка, чтобы купить семечек, мороженого или ранеток.
Наше детство проходило преимущественно в небольших посёлках или военных гарнизонах. Все удобства располагались, как правило, на улице или, в лучшем случае, в одном из концов длинного барачного коридора. Бани работали только в субботу и воскресенье, поэтому детей мыли дома в цинковых ваннах. Мужичок рос, взрослел, и в один прекрасный день воспротивился такому очищению своего бренного тела, отчаянно сопротивляясь раздеванию и заталкиванию в цинковое корыто. Этот маленький бунт сопровождался бурными возгласами в адрес ничего не понимающей матери, переворачиванием корыта с водой. А логическим его продолжением была летящая к моей бунтующей заднице петля широкого кожаного офицерского ремня, которая в мгновение ока была перехвачена руками бузотера мертвой хваткой. Отец, наблюдавший за этими баталиями, коротко бросил: «Оставь!» и поманил жену к себе и что-то ей шепнул на ухо. Он понял причину сыновнего бунта – стеснение и нежелание показывать матери (женщине) появившийся во вполне определенном месте первый пушок. Дома меня больше не мыли.
Росли мы во дворах. Несмотря на длительные летние дни время пролетало пулей, и его никогда не хватало. Лапта, чижик, штандер, прятки, непременная войнушка, и наиболее азартные и ответственные – пристенок или чика начинались с утра и заканчивались поздним вечером всегда одним и тем же: из большинства окружающих окон раздавались почти одинаковые с разной степенью угрозы родительские выкрики: «Юрка, Вовка, Светка, Лариска… кому сказано, домой, последний раз говорю!». Днём игру могло остановить только одно событие – гордое появление какого-нибудь отрока с куском хлеба, намазанного сливочным маслом и густо присыпанного сахаром. Его владелец или владелица становились на несколько мгновений почти божеством и непререкаемым авторитетом. Это кулинарное чудо уничтожалось чумазыми ртами в строгой очередности согласно дворовым этикету и субординации. Я не помню ни одного случая неколлективного поедания редкого послевоенного лакомства.
Глава II
Школа и отрочество
«Я помню тот Ванинский порт…». В 1947 году отца перевели из Приморья служить в порт Ванино. Вскоре за ним отправились и мы с мамой. Тогда там были лагеря, лагеря и лагеря, охранники и охранники, совсем немного военных и еще меньше гражданских. Основная деятельность поселкового населения сосредотачивалась в обслуживании портовых комплексов и прилегающих к ним железнодорожных путей, которые были
