и этот, третий, передал Пармену, что покушение не удалось, хотя никто не мог объяснить, как такое возможно: несколько десятков человек своими глазами видели, как нож вошёл в тело Арна. Но как бы то ни было, а все надежды на новую жизнь рухнули.
– Что же нам теперь делать? – тихо спросил Северин, ни к кому конкретно не обращаясь.
– То же, что и раньше, полагаю, – так же тихо, после большой паузы, сказала Каролина, – ездить по стране и с помощью наших спектаклей внушать людям ненависть к тирану и вербовать помощников. И ждать нового шанса.
– Нового шанса? – вскинулся опять Иларий. – А когда он будет, этот шанс?
– Арн покидает свой замок раз в год, – включился в разговор Урош, который задумчиво теребил палкой угли в костре.
– Ждать год?! – Иларий чуть не подпрыгнул. Для восемнадцатилетнего человека слово «год» является синонимом вечности.
Пармен хлопнул его по затылку:
– Сказал, не кричи. Накличешь стражников по нашей души.
– Ешь лучше, – опять напомнила Каролина, – а то твоя толстуха разлюбит такого тощего.
Сегодняшнее происшествие на спектакле не прошло, конечно, мимо внимания артистов. Любвеобильные поклонницы Илария были любимой темой всей труппы. И, надо сказать, благодатной темой – почти каждый спектакль давал повод для шуток. Но на этот раз было что-то из ряда вон выходящее.
Толстуху эту все приметили несколько дней назад, ещё до прибытия в Столицу. Её нельзя было не заметить, во-первых, из-за её габаритов, во-вторых, из-за её экстравагантного наряда – её платье состояло сплошь из кружевных рюшечек и фестончиков, от чего она казалась гигантской ходячей подушкой, и в-третьих, она весь спектакль прорыдала густым басом, изредка прерываясь, чтобы громко высморкаться в кружевной платочек размером с простыню.
На следующий день она снова пришла на тот же спектакль – Пармен шутил, что его пьесы, видно, настолько хороши, что зрители приходят насладиться ими по нескольку раз, но все знали, что причина её любви к искусству в другом: она буквально пожирала глазами Илария, а учитывая её размеры, артисты опасались, как бы она действительно не проглотила его целиком.
И вот она появилась снова, уже в Столице, в своих неизменных рюшечках и с платком-простыней. На этот раз она вооружилась ещё и букетом, и видно, не смогла сдержать своих чувств – Иларий в этот вечер играл, и правда, бесподобно.
Что толкнуло его на поцелуй, он и сам объяснить был бы не в силах, но слишком уж она была жалкая: такая толстая, такая вся зарёванная, в этом своём дурацком платье. А вероятнее всего, она просто подвернулась ему под руку в момент его эмоционального подъёма – на спектакле и какое-то время после он часто забывался до того, что не мог вспомнить всех своих действий. А в этот раз он настолько погрузился в роль, что буквально парил на волнах вдохновения.
Но поступок этот ему, он знал, даром не пройдет: и отец, и остальные уже
