тряпок и стен.
Он смотрит на стёкла, кирпичные джунгли,
на фары, дороги, мосты, катера,
на люд, что разбросан, как мелкие угли,
какие слегка оживляют ветра.
Дивится природе, старинным аллеям,
как кто-то в кого-то любовно проник,
как кто-то в постели угрюмо болеет,
как кто-то, ширнувшись иль выпив, поник.
Чуть алое солнце взирает на вечер,
на чьи-то объятья у окон без штор,
балконный бардак, где коробки и вещи,
на чей-то неслышимый им разговор.
Мутнеющим оком циклоп всё обзорит,
внимая картинкам сего городка.
Везде замечая добро и раздоры,
как рвётся собака из рук, с поводка.
Знакомится с новым и старое помнит.
Не может помочь, хоть страдает народ.
Шпионит за судьбами, тюлями комнат,
за кровлями, створами рам и ворот.
Но взор апельсиновый чуть багровеет,
уже остывает зрачок и кайма.
Пришествием ночи и сумрака веет,
явлением серо-большого бельма…
Непостоянная
Малиновый флёр, что уютно прижался,
соседно, участливо веет во тьме.
И я уже досыта им надышался.
Достаточно много его в глубине.
Он щедро заполнил все лёгкие поры,
насытил изысканно, всё пропитал,
как дождь обливает высокие горы.
И я ему жадно, с излишками внял.
Попался я в русые сети и нитки,
блаженно вдыхая святой аромат,
что так обласкал подгрудинные плитки.
Как юный ковчег отыскал Арарат!
Дурманящий запах вживился умело,
пробравшись теплом между крови и жил
волшебно, корыстно, игриво и спело.
И я его принял, с собой породнил.
И выпустить разом, однажды на волю
так сложно, как будто лишиться нутра!
Но всё же предчую подобную долю
вот-вот накануне рассвета, утра…
Татьяне Дерусовой
Приход городской весны
Бетонные пальмы горят над дорогой,
питаясь лианами ста проводов.
Потомки приматов, что ныне двуноги,
придумали белого Бога меж снов.
Шагают по чистым, метёным тропинкам
в пещеры, пещерки и норы свои.
Цепляют поветрия их волосинки.
Чирикают где-то в кустах воробьи.
Пластины травы приживаются к почве.
В
