внезапно обращает внимание на окружающую архитектуру.
– Ого, какие домики! Мам, гляди!
– Да ладно домики, ты смотри, какие цветы! А деревья! Да тут даже трава под ногами – и та декоративная!
Сашка не особо ее слушает, потому что мы как раз проходим женский клуб, торчащий на обочине. Братец останавливается и с любопытством скребет пальцем стену.
– Так вот ты какой, саман! – Он заглядывает в окно и встречается взглядом с вышивающими тетками. У теток глаза становятся размером с мингь, то бишь старшую монету. – Ай, там люди! – Сашка шарахается и принимается ржать.
– Теперь я вижу, что он и правда твой младший брат, – ухмыляется Азамат.
Мама тем временем пытается пробраться в чей-то неогороженный палисадник посмотреть цветочки, но Алтонгирел недвусмысленно преграждает ей дорогу. Мама нехотя возвращается на свое место в строю.
– Этот с губами такой смешной! – сообщает она мне шепотом, как будто Алтонгирел может понять. – Шарахался от меня всю дорогу. Ты ему что, ужасов каких-то про меня нарассказывала?
– Нет, он просто, наверное, думает, что ты – это я в большой концентрации.
Мама громко хохочет, запрокинув голову.
– Ну ты его и задолбала в таком случае! Слушай, а капитан – такой милый мальчик, вежливый, я, правда, не понимаю ни черта, но что вежливый-то, это слышно! Вообще все такие обходительные, понятно, что ты тут осела!
– Еще бы они были не обходительные с матерью императрицы! – фыркаю я. – Но вообще, конечно, они к женщинам очень трепетно относятся.
– Так и Сашке вроде не хамили. Хотя конечно, если ты императрица… Все время забываю, что это в самом деле. Ух ты-ы-ы, Саша, гляди какое черепашище!
Это мы дошли до «Щедрого хозяина», вестимо. Братец с мамой тормозят как вкопанные и синхронно достают камеры, чтобы запечатлеть это произведение муданжской архитектуры.
– Мы тут осядем или во дворец пойдем? – спрашиваю Азамата.
– Я думаю, будет жестоко так разочаровывать даму, – говорит он, кивая на стоящую на пороге хозяйку в парадном диле, с необъятной пиалой хримги в руках. – Ей, видимо, сказали, что мы в их сторону направляемся.
– Ладно, тогда давай сюда, напугаем моих сурчатинкой, – хихикаю я, подцепляю родичей под локти и влеку ко входу.
Вечером в трактире обычно куча народу и накурено ароматными травами, но сегодня, похоже, хозяйка всех выгнала. Мы располагаемся за почетным – дальним от двери – столиком, а Алтонгирел с Эцаганом и Янка с Оривой – за соседним, чтобы не мешать семейным разговорам, и нас еще до всякого заказа заваливают яствами. За гигантским бараньим окороком, жаренным на камнях, следует сурок в крабьих яблочках и угорь с орехами. Ко всему этому прилагается чан чомы и крошечные чашечки с чаем.
– Это из этих наперстков предлагается пить? – вопрошает маменька, брезгливо, двумя пальцами приподнимая чашечку. – У вас тут чай восьмидесятиградусный, что ли?
– Нет, это они так показывают уважение, – говорю.
