холодов.
Под первым солнцем мира шири,
цветут сады, растут хлеба.
На Вас обоих, как кумиров,
все краски лиц глядят, любя.
Жар не таи, и даже лучик.
Теплом и светом всех пои.
Волшебным чудом ты живуща,
а мы – подсолнухи твои.
Просвириной Маше
Мышонок
Кривая пасть с клыками крови
схватила юрко до хвоста.
Природа смерти так сурова.
Природа жизни не проста.
Сцепив оковы, плен замкнулся.
И рёбра смял звериный хват.
И серый ком трофейно сдулся,
что был час раньше вороват.
И только дрожь последней жилы
надежду теплит между лап.
Исходят прежних схваток силы.
Он в хищном лике, будто кляп.
Победный взор. Финал охоты.
И сгло?чен куш в сей кутерьме.
В иной норе в ночи субботы
подарен дом в кошачьей тьме.
Весна ароматит
Весна молчит и арома?тит
сырым теплом от тихих луж,
зиме за снег водою платит.
Зима – владелец жидких душ,
что паром вьют, взлетая в небо,
и тем заводят круговерть,
как колос с семени до хлеба,
и тем минуют саму смерть.
А лучик солнца пахнет светом,
теплом и правом на любовь,
надеждой нежит кожу веток,
и всю под ней прозрачит кровь.
И видя трески льдов, и громы,
слова найдут поэтов рты,
и голь травой навьётся новой,
окрасив чудом полноты.
И цвет воспрянет из печалей.
Взыграет, будто бы артист,
у стен рожален и венчален
монистой листьев южный бриз.
Случайная
Весенний час и луч весенний
взмелькнули чудом, будто клик.
И на Олимп вели ступени,
где был один всего лишь лик,
какой играл улыбкой частой,
рассветных чар неся дары
среди зеркал, цветов, пилястры,
кладя свой взор в мои вихры.
Сюда рабы, цари, Бог вхожи.
И я сегодня первый Бог.
Почуяв магию рук в ложе,
я весь от неги занемог.
Такой нельзя не восхититься,
и не представить под венцом!
И шарм её всё лился. Литься
он может вечно без концов!
Невинный свет её дарился,
каким богаты январи.
Печалей, сна и косм лишился
от рук искусницы Мари.
Просвириной Маше
Путь
