в душе поселился страх и стыд, и чувство неизбежности испытывать этот ужас каждую последующую ночь.
Он долго не церемонился со мной, просто лег сверху, раздвинул с силой ноги и начал тыкаться своим неприятным полумягким изогнутым червяком.
Он пытался его засунуть в меня, но у него ничего не выходило. Он злился и рычал мне в ухо: «Что ты, как бревно». Мне было обидно и страшно, я совсем не знала, что это значит «как бревно».
Я смотрела на белый балдахин кровати и ждала, когда все закончится и меня отпустят спать в свою комнату.
Но муж не унимался, он поднял мои ноги и начал щипать пальцами живот, а потом плюнул в кулак, опустил руку вниз и снова ткнул в меня чем-то с силой. Я закричала, было очень больно, но он не останавливался, а только еще тяжелее наваливался своей тушей и вытирал о мои волосы свой лоб. В ту ночь я возненавидела брачное ложе.
Муж призывал меня к выполнению супружеского долга раз в неделю, по субботам после выхода в свет, когда он был во хмелю.
Я вечером пила чай с медом и травками успокоительными и несла свою службу терпеливо, усердно и смиренно. Ощущение проникновения в меня чего-то лишнего и неприятного вызывало сначала отвращение, потом злость, а после абсолютное безразличие.
Кирилл Петрович хороший человек, он добр ко мне и за мою прилежность дарит подарки и много свободного времени на свежем воздухе в усадьбе за городом, в деревне Ивашино, что недалеко от Москвы. Обещал взять с собой в Санкт-Петербург на зимние месяцы.
Только не хочу я балов и праздников, и государыни не хочу, и платьев с камнями и буфами, и кареты с золотыми вензелями… потому что…
Иван Петрович, брат моего мужа, был у нас проездом. Он остановился на несколько дней погостить и ехать дальше по своим служебным делам. Когда мы пили чай на веранде за большим столом, он сидел рядом с Кириллом Петровичем и как будто случайно ловил мои глаза, а потом улыбался в усы одной половинкой губ и ямочка, появлявшаяся в этот момент, очень смущала меня.
Я чувствовала волнение и мои щеки начинали гореть. И пальцы дрожали, как листочки во время летнего легкого ветерка. И жар охватывал все тело. Мне было страшно в этот момент и так же приятно, как и страшно. Я не понимала, что со мной и постаралась больше не смотреть на него. И потом совсем избегала с ним встреч.
Но в один вечер, когда я прогуливалась по саду одна, Иван Петрович каким-то образом оказался тоже один и тоже прогуливался. Мы поздоровались, и я хотела пройти побыстрее мимо, потому что мое сердце начало стучать в ушах и жар подобрался к щекам, но Иван Петрович остановился и предложил пройтись вместе.
Я замерла, но ничего сказать не смогла, потому что слова перекрыли мне дыхание и молча пошла рядом с ним. Он смотрел на меня и улыбался, а я все сильнее сжимала кулак и еще усерднее держала спину, по которой предательски побежала капелька, оставляя за собой неприятный холодок.
«Анастасия Андреевна», он сказал мое имя так, что я чуть не потеряла рассудок и не упала прямо перед ним на землю. Потом он коснулся моей руки, остановил меня и посмотрел в глаза. Я не могла пошевелиться. Его затуманенный взгляд будто заколдовал меня. Мне показалось, что прошла вечность.
Ночью я лежала в ознобе. Мое тело было будто не мое, а внизу становилось мокро и там ныло все и было непривычным. Мне становилось страшно, что я заболеваю какою-то стыдной болезнью. Как Наташка, что ходит брюхатая уже пятым дитем.
В следующие два дня я лежала в своей комнате и была больною, обедала в постели. Кирилл Петрович прислал мне книгу, чтобы я почитала и выздоравливала, а потом зашел на второй день и попрощался перед отъездом в город.
Вечером, когда уже смеркалось, после ужина я вышла в беседку подышать и успокоиться. Тело уже не знобило, все становилось, как всегда и мысли появились о чем-то другом. О новом платье, которое мне начала шить портниха, выписанная из столицы незадолго до произошедшего со мною. Я придумала, как новой приколкой с трехцветным камнем украшу верх платья, и как можно будет уложить в косую складку низ, и…
«Анастасия Андреевна» и все в одночасье разрушилось. Он коснулся моей руки и дрожь побежала от кончиков пальцев до самых пят. Я начала снова задыхаться.
Иван Петрович стоял сзади меня, и я слышала, как он дышит. Мне становилось страшно. Я не могла двигаться. Я очень хотела убежать, но стояла.
И почему-то еще больше начинала хотеть, чтобы что-то случилось, но я не знала, что именно. А Иван Петрович, мне казалось, знал и не отпускал меня.
Вокруг уже было темно, и я почти не видела его глаз, он очень близко приблизился ко мне. Настолько, что уже было нельзя. Я хотела сказать ему, а он поцеловал меня. Так как-то по-другому, не так, как целовал меня муж и я подумала, что умираю и уже лечу на небо. А потом я не хотела, чтобы это заканчивалось.
Он обнимал меня
