а потому что лишь «жалкая кучка» местных казаков приняла участие в нем.
Ловко отделавшись от объяснений «пиком сумасшествия» наш борзописец строчит в подзаголовке-имитации послания казаков казахскому Султану: «Характерны оценки, которые в разное время давал этому конфликту Н. Назарбаев. В июне (так и написано – С. К.) он сравнил 400-летие служения отечеству с 600-летием сожжения Москвы Тохтамышем».
Упоминание июня ковыляющего года, которому еще только предстоит придти, невольно наводит на мысли: либо нашего братца капитально сотрясло во время челночных перелетов между пятью городами, либо он где-то умудрился добыть машину времени. Во втором случае почему бы ему не пролететь во времени чуть дальше и не поведать нам по чьим же спинам там прохаживаются казацкие нагайки: «косоглазых», «жидов» или «русских, да не тех», чьи штаны они спускают на площадях – коммунистов или «демократов».
Будь данный ляпсус в единственном числе было бы несерьезно упоминать его: с кем не бывает, подумаешь вместо прошедшей зимы помянул предстоящее лето (жар которого уже опаляет), но ведь нелады не только с хронологией, с географией – тоже. Почему «поселок Мокрый вдруг стал Атырау», сокрушается он, и как ему вразумить, что Атырау – бывший Гурьев – вовсе не поселок, а солидный центр соседней области и с Уральском его объединяет лишь река Урал, на берегу которой они оба расположены.
А какие образцы «тончайшей» иронии предлагаются нам, мол, можно ли вообще давать городу наименование «Козел»? (Вероятно, ему не приходилось слышать, что символом респектабельнейшей партии США является…Осел!). Ну да, Козлово, Козельск, Барановичи, Грязи… звучат намного благозвучнее!
Уральск, конечно, город с душком, но как город, где поднял восстание Пугачев, оказался за границей России – вопрошается патетически.
Вообще-то не совсем ясно, почему это вдруг обиды за державу взваливаются на мятежные плечи Пугачева, ведь империю символизировала Екатерина II, а Екатеринбург, слава Богу, в пределах России? Ах, да, ведь наш хорунжий еще и «император», Петр III; в таком случае территориальные претензии должны предъявляться не тем на чьей земле он восстал, а тем с кем он лихо воевал – Пруссии (Кенигсберга маловато), Великобритании, Португалии и Турции.
Как можно притязать на город, который одним своим именем деликатно, по-казахски, советует возвращаться назад.
И это прекрасно понимал председатель Оренбургской пограничной комиссии Г. Генс, писавший 25 декабря 1829 года Оренбургскому военному губернатору П. Эссену: «Уральский атаман отправился в С-Петербург, как говорят, с тем намерением, чтоб выпросить себе и казакам левый берег Урала, с речками Узенями u пр…
Сожалею, что письмо сие не застанет Вас в С-Петербурге, иначе бы я умолял Вас вступиться за киргиз (казахов). Я могу на основании законов доказать, что казаки не имеют ни малейшего права на требуемые ими земли…»
Такой была русская интеллигенция XIX века, какой же она стала в конце ХХ века, мы видим воочию.
Между
