а помочь!
Но не с моим счастьем, разумеется.
Софи и малютка Андре мирно спали в кроватках, горничная Кристина давно ушла домой, а кухарка фрау Кремер и вовсе взяла нынче выходной – собиралась поехать к сестре. Я же, как бывало часто, засиделась со словарями: не могла позволить себе лечь спать, покуда не переведу с немецкого на французский все двадцать три страницы – обязательную норму, что я сама для себя установила.
Однако все это имело значение до злосчастного звонка в дверь. С ним все мысли вылетели из моей головы, заставив внутренне сжаться и судорожно перебирать в уме варианты, кто бы это мог быть.
Супруг две недели назад покинул Берлин по служебным надобностям, которые у местных властей могут вызвать вопросы – еще и оттого мне было не по себе.
И снова звонок....
Я заставила себя собраться. Вложила карандаш, как закладку, меж страниц словаря, намереваясь вернуться к нему минутой позже, стянула со спинки стула шаль и накинула на плечи. Поторопилась в переднюю, чтобы открыть. Однако уже на лестнице услышала звенящий от возмущения голос Бланш, нашей няни, беседующей с незнакомцами.
И незнакомцы эти мне не понравились сей же час, как только я их увидела.
Было их четверо человек, ворвавшихся в нашу крохотную переднюю, оставивших следы грязи на новом ковре.
– Фрау Дюбуа, полагаю? – вопросил один из них, грубо оттолкнув к стене бедняжку Бланш, ему препятствующую.
Этот, очевидно, был главным – высокий светловолосый немец с военной выправкой, одетый, тем не менее, в штатское. На вид, должно быть, около тридцати пяти. Тонкие губы, сложенные в обманчивой полуулыбке, и бесцветные внимательные глаза на сухом вытянутым, как у англичан, лице.
Я плотнее запахнула шаль и пыталась сохранить самообладание.
– Мадам Дюбуа, – веско поправила я. – Мой муж – французский дипломат, и нынче он в отъезде. Что здесь происходит?
Тонкие губы искривились в еще более мерзкой улыбке:
– Нам отлично известно кто вы, мадам Дюбуа, и кто ваш муж. У нас приказ, извольте подчиниться.
Он помахал в воздухе бумажкой, но в руки ее дать и не подумал. Только велел безотлагательным тоном:
– Собирайтесь немедля, можете взять с собою два чемодана. Да сами оденьтесь потеплее: прохладное в этом году выдалось лето, а дорога нам предстоит неблизкая.
Сказать, что испугалась – это ничего не сказать. Мне казалось, сердце сейчас выскочит из груди! Тем удивительнее, почему мой голос звучал неожиданно твердо:
– Вы не имеете права нас трогать! Мы французские поданные. Сомневаюсь, что ваше начальство, кем бы оно ни было, хочет проблем с Парижем!
И, теряя всякую надежду, ахнула, когда один из незнакомцев – низенький, рыжий, с неаккуратными обвисшими усами – вдруг отодвинул полу сюртука. Под ним в полутьме прихожей блеснула рукоять револьвера. Бланш вскрикнула и закрыла руками рот. А рыжий тип, злорадно осклабившись, вынул револьвер и медленно поднялся ко мне по лестнице.
Я тяжело сглотнула, когда ледяное дуло револьвера уперлось в мою шею, чуть выше ключицы.
– Плевать мы хотели на твой Париж, куколка, – вкрадчиво произнес рыжий мне на ухо.
Блондин его не остановил. Спросил только:
– Есть еще кто в доме?
– Никого, – громче, чем следовало, ответила я.
И мысленно молила Софи проснуться и спрятаться с малышом хотя бы под кровать… Я учила ее этому, много раз объясняла, что делать, если случится что-то подобное – но она еще так мала!
Блондин мне не поверил.
Мотнул головой, отдавая приказ рыжему, и сердце мое ухнуло вниз, когда, убрав револьвер, тот хмыкнул и скоро взбежал по лестнице.
– Не надо! – теряя самообладание, вскрикнула я. – Там мои дети. Они совсем малы, старшей девочке всего пять лет. Умоляю, не троньте их – я поеду с вами куда скажете… Пускай дети останутся с Бланш, прошу вас!
– Бланш Перье? – вкрадчиво спросил блондин, в упор разглядывая девушку. – Боюсь, это невозможно: фройляйн Бланш придется поехать с нами. Тем более что вы будете слишком заняты, мадам Дюбуа, чтобы присматривать за детьми.
Девушка дрожала всем телом, судорожно оглядываясь то на меня, то на блондина. А я до сих пор не верила, что все это происходит на самом деле.
– Нет, нет… Бланш здесь совершенно не при чем, позвольте ей и детям остаться!
– Не при чем? – развеселился мой визави. – А своей вины, выходит, вы не отрицаете?
– За мной нет никакой вины… – без сил, но твердо ответила я.
И,
