В одной отвалившейся глыбе я нашел окаменелую раковину, похожую на нашу земную брахиоподу. Значит, на Теллусе, кроме бескостных гидр, есть или были существа с твердым панцирем.
Растительность по-прежнему оставалась унылой и однообразной, серая трава да серо-зеленые деревья, то есть просто кусты. На остановках Вандаль превращал стол в лабораторию и склонялся над микроскопом, но до сих пор ему не удалось обнаружить ничего сенсационного. Клетки растений были такими же, как на Земле, если не считать того, что многие имели всего по одному ядру. У этих растений не было цветов: они размножались спорами, как на Земле в палеозойскую эру.
Сразу же за цепью холмов перед нами предстала могучая горная гряда со снеговыми вершинами. Центральная была особенно хороша! Ее гигантские размеры поражали глаз. Черная как ночь, под ослепительной снежной шапкой, эта гора стояла на равнине огромным конусом с геометрически правильными очертаниями. Мы назвали ее «горой Тьмы».
Мы покатили прямо к ней. Мишель сделал прикидку, произвел простейший подсчет и даже присвистнул от удивления:
– Ого! Почти двенадцать семьсот!
– Двенадцать? Выходит, она выше Эвереста на…
– Да, на три с лишним тысячи метров.
– Но почему так хорошо видно вершину? Ведь она должна быть над облаками…
– Да потому, что облаков тут как раз нет. Они вообще, судя по всему, на Теллусе встречаются редко. Зато уж если польет дождь!.. Вспомни, что было позавчера!
– Похоже, однако, дожди здесь бывают гораздо чаще, чем ты думаешь. Без воды вся эта растительность давно бы уже погибла!
Мы двигались к подножию горы Тьмы без происшествий, как вдруг перед нами возникло почти непреодолимое препятствие. Местность резко пошла под уклон, и мы увидели внизу, на дне широкой долины, реку. Берега ее покрывали древовидные растения: из всего, что нам до сих пор попадалось, ничто еще так не походило на наши земные деревья. У них были даже соцветия, которые Вандаль сравнил с пестиками некоторых голосемянных.
Но как переправиться через реку? Не очень широкая, всего метров двести, она была глубока и стремительна, с черной, жуткой водой. В память о родном крае я назвал ее Дордонью. Гидры вряд ли могли обитать в ее быстрых водах, но на всякий случай следовало держаться настороже.
Мы двинулись вверх по течению, надеясь отыскать более подходящее место для переправы, и к вечеру неожиданно для нас самих достигли истоков реки: уже глубокая и полноводная, она вытекала из-под известнякового обрыва, поросшего кустарником. Нелегко было провести машину по этому скалистому мосту, заваленному крупными обломками и пересеченному рытвинами, но в конце концов нам это удалось. По противоположному берегу мы спустились ниже и повернули прямо к пику Тьмы.
Из-за обмана зрения нам казалось, что этот пик примыкает к горной гряде, но на самом деле он одиноко возвышался
