«левантийский» не были положительными. В октябре 1919 года пражский сионист Хуго Бергман, который был в Сионистской организации секретарем Комитета по устройству университета, выразил беспокойство по поводу академических стандартов будущего Еврейского университета: «Мы не хотим получить подделку или приумножить число существующих в левантийском болоте университетов. Мы хотим создать хорошую высшую школу, которая несмотря на ограниченные ресурсы будет полностью отвечать всем стандартам»70. Тогда же Бергман написал статью, где выразился еще напористей: «Чего нам надлежит избегать, так это создания университета с низким niveau, левантийского университета, который ничего не привнесет в нашу богатую культуру и который ни один еврей не признает своим университетом»71. Требуя высоких академических стандартов для Еврейского университета, Бергман явно доказывал то, что доказывать не требовалось. За пару недель до его статьи Эйнштейн так высказался об образовательных стандартах в письме к своему приятелю-физику Паулю Эпштейну: «Наша задача – проследить, чтобы этот университет был на одном уровне с лучшими подобными учреждениями в Европе. В чем там нет недостатка, так это в блестящих умах»72. Вполне обоснованным будет полагать, что Эйнштейн не имел в виду университеты «в Левантийском болоте», когда говорил о «лучших подобных учреждениях в Европе». Если мы и можем сделать какой-то вывод из заявлений Эйнштейна и Бергмана, так это тот, что они определяли свою культуру как решительно европейскую.
Восприятие Эйнштейном Леванта и левантийцев претерпело значительные изменения, когда он столкнулся с реальностью. После пяти дней корабельной качки Эйнштейн прибыл в Порт-Саид, на севере Суэцкого канала. Вот описание его являения на берегу и первого контакта с местными жителями, крайне яркое и выразительное: «В гавани рой лодок с вопящими и жестикулирующими левантинцами всех мастей, которые набросились на наш корабль. Точно Преисподнюю вырвало. Уши глохнут от шума. Верхняя палуба превратилась в базар, но никто ничего не покупает. Лишь несколько красивых, спортивного телосложения, молодых предсказателей судьбы имеют успех. Бандитского вида грязные левантийцы, красивые и грациозные на вид»73.
Этот отрывок из дневника показывает как влечение, так и отвращение, которое Эйнштейн испытал при встрече с арабскими торговцами в Порт-Саиде. То, что он описывает, – провокация почти во всех смыслах этого слова. Хотя европейцы находятся на японском корабле, кажется, что местные жители Востока атакуют саму Западную цивилизацию. Это видно по языку, которым пользуется Эйнштейн: «рой», «вопящие», «набросились», «преисподнюю вырвало», «уши глохнут», «базар», «бандитского вида» и «грязные». В то же время местные люди привлекательны: «красивые и грациозные на вид».
В последующих фразах появляется подсказка, помогающая толковать восприятие этой сцены ученым: «На противоположной стороне [гавани] – стены и здания одного из тех неистовых цветов, которые
