комнатам, а Иван Васильевич, наслаждаясь паникой, не спеша шел по проходу, время от времени опуская тяжелый посох на спины и плечи встречающейся челяди, и громко хохотал, если удар приходился по самому темечку.
– Наталью, господа, ищите! – кричал государь. – Красу мою ненаглядную. Дочка у дьяка Висковатого – девица красы неписаной, а остальных девок я вам оставляю.
Опришники разбежались по хоромам. Повсюду был слышен тяжелый топот.
– Государь-батюшка, везде опускались. Ни жены Висковатого, ни дочки его нет!
– Ищите, братия! Здесь она! Кто первым отыщет изменниц, тот получит ковш из царских рук.
Испить ковш, принятый из царских рук, было почетным вознаграждением. Редко кто даже из ближних бояр удостаивался подобной чести, а тут государь дворян обещал приветить. Опришники удвоили свои старания. Скоро появился запыхавшийся Малюта:
– Отыскали женушку Висковатого. Только сказывается больной. Даже с постели подняться не пожелала.
– Вот я сейчас и справлюсь о ее дорогом здоровьице. Жаль, лекаря немецкого не прихватил с собой. Но разве мог я подумать о том, что женушка Ивана Михайловича захворает? Ведь так кругла была!
Государь быстро шел по коридору в сопровождении опришников. Отроки окружили самодержца плотным кольцом – эдакая черная стена, которую не прошибить даже пушечными ядрами.
Дворец все более наполнялся женским визгом, напоминая скоморошный балаган. Трещала ткань, слышались грубые окрики, а прямо перед государем в комнату метнулась девка в одной сорочке, за которой разгоряченными рысаками бежали два дюжих опришника. Иван Васильевич любовно посматривал на своих дружинников, которые словно похотливые жеребцы забрели в стойла к кобылам.
Малюта распахнул перед самодержцем дверь, и Иван ступил в комнату. Через зашторенные окна слабо пробивался свет, в горнице царил полумрак; в дальнем углу стояла высокая кровать, на которой под толстым одеялом лежала Евдокия Висковатая.
– Вот и душегуб мой явился… Сначала мужа моего порешил, а теперь и по мою душу пришел, – слабым голосом произнесла женщина.
– Что ты ропщешь, баба! Царь перед тобой! – пытался усмирить женщину Малюта.
– Дьявол это, а не царь!
– Остра ты на язык, Евдокия, только твоя душа мне не нужна. Ты и так скоро преставишься.
– Зачем явился?!
– За казной я своей пришел, что твой муженек у меня пограбил.
Евдокия и вправду была худа. Лицо пожухлое и желтое, словно осенний лист. Некогда полные щеки изрезаны тоненькими морщинами, через которые испарялась недавняя свежесть.
Губы мумии слегка дрогнули:
– Поищи… может, найдешь.
– Где казна?.. Где, спрашиваю?!
Евдокия молчала.
– Разговаривать не желаешь… Пусть плеть испробует, – распорядился Иван Васильевич, – и стегать до тех пор, пока не укажет, где казну укрыл ее муженек.
