он под монастырь подводит, для него это забава. Ну, вот как для меня курево, – отшвырнул он дымящийся окурок.
– Разве это хорошо – честных людей в тюрьму сажать?
Татарчонок заметно нахмурился:
– По-твоему получается, что, кто в тюрьме сидит, нечестные, так, что ли? Да если разобраться, то честнее вора человека и не сыщешь! Я правильно говорю, пацаны?
– Правильно, Заки! – раздалось со всех концов камеры.
– Воры – честный народ!
– Что ж нам с тобой делать-то? Ты всегда такой тихий?.. А что, и кличка хорошая, Тишкой будешь! Хорошая кличка?
– В самый раз, Заки, – одобрительно загудели пацаны. – Умеешь ты новичков крестить! Теперь ему от Тишки до самой смерти не отмыться.
– Ладно, чего стоишь? В тюрьме для всех места хватит. А ну, брательники, двигай! Дайте настоящему уркагану дорогу. Вот сюда садись, рядом со мной. – И Заки крепко обнял Тимофея за плечи.
Глава 4
ВСТРЕЧА С МУЛЛОЙ
...Тимофей Егорович не сразу узнал Муллу. От прежнего Заки Зайдуллы остались только выразительные живые глаза, настолько черные и глубокие, что можно было предположить, будто бы именно в них ночь спасается от дневного света. Мулла смотрел на него в упор и терпеливо дожидался, когда Тишка, не выдержав его пристального взора, отведет глаза в сторону.
Кожа на высохшем лице Муллы была разодрана многочисленными шрамами, грубовато заштопанными. Но особенно выделялось три шрама: один кривой ужасной линией рассекал лоб, другой – проходил через нос и убегал далеко за скулу, третий, самый страшный, – жирной багровой полосой начинался у левого виска, проходил через всю щеку и раздваивался на подбородке. Лицо Муллы оставляло неприятное впечатление, казалось, что неумелый «лепила» выбрал его лицо в качестве полигона для своих хирургических упражнений.
Мулла был неимоверно худ, словно десятилетия просидел на воде и хлебе. Вот только руки его не изменились. Как и прежде, фаланги пальцев оставались длинными и гибкими. Ни тяжесть прожитых лет, ни лагерное житье-бытье не вытравило из его сатанинских глаз озорного огонька, который когда-то сводил с ума женщин. Да и сам Мулла не одряхлел с возрастом, лишь стал похож на корявое высохшее дерево, которое никак не желало ломаться и готово было поскрипывать на сильном ветру еще не один десяток лет.
Тимофей Егорович невольно поднялся со стула:
– Заки?
Мулла неодобрительно оглядел Беспалого и после некоторого раздумья слабо пожал протянутую руку.
– Значит, ты теперь мухобой?
Беспалый сдержанно улыбнулся:
– Что-то вроде того.
– Зачем из барака выдернул? Неужели соскучился? А может, помирать срок пришел, и ты надумал проститься? Хе-хе-хе! Поживешь еще! У тебя даже румянец на щеках играет. Располнел ты, Тимоха... Тебе бы к нам на лагерную диету, ты бы тогда мигом скинул лишних полтора пуда. Медицина что говорит? Лишний вес вредит здоровью!
– Я тебя часто вспоминаю, Заки, – вздохнув, ответил Беспалый. – Как это ни
