самый лихой наказ.
Светелка Евдокии Федоровны была небольшой – всего-то четыре узеньких оконца, больше напоминающих бойницы. Сквозь них робко пробивался сумрак. Бесстыдно заглянула в светлицу темно-желтым краешком луна и сгинула среди кучевых облаков. Стены и потолок обиты ярким шелком, цветастой парчой, на полу-толстые ковры. У окна две лавки с пуховыми подушками, у небольшого стола – три табурета, обитых парчой.
Окольничий Степан Григорьевич Глебов являлся одним из немногих людей во всей державе, кто видел лицо царицы. А все потому, что в ребячью пору их дворы располагались по соседству и, не ведая греха, он мог побаловаться с соседкой на траве в самую Купалу. Кто же мог тогда предположить, что длинноногая Авдотья, дочь простоватого окольничего Иллариона Абросимовича Лопухина, взлетит лебедушкой! Да столь высоко, что и в глазки-то ее ясные смотреть теперь боязно...
Дождавшись, пока государыня сядет за стол, Степан Григорьевич аккуратно присел на краешек табурета. Следовало бы не пялиться на Евдокию столь откровенно и рассказать о делах, опустив при этом горячий взор, но Степану не терпелось посмотреть на крохотную родинку на самом подбородке государыни. Не исчезла ли.
Глянул и тотчас уставил страстный взор в стол.
– Ныне Петру не до баловства, государыня, – негромко заговорил Глебов, понемногу справляясь с накатившими чувствами. – Крепость в Преображенском он отдал в приказы. Там дьяки заседают.
– Вот это новость! – подивилась Евдокия. – Выходит, дошли мои молитвы, домой возвращается!
– Не знаю, как тебе и сказать, государыня, – понуро протянул окольничий.
Взгляд окольничего воровато скользнул по фигуре царицы. На Евдокии Федоровне было пять платьев, напрочь скрывающие ее прелести. Одежда делала государыню полноватой, но Степан знал, что это не так, а его пальцы до сих пор помнили прикосновение каждого ее овала, словно продолжали хранить тепло богатого тела.
– Говори, как есть, – сурово потребовала Евдокия Федоровна, – не девка уже, как-нибудь переживу.
– Ну, коли так... За последние два месяца у государя было с десяток жен.
Государыня попыталась остаться равнодушной. Выдавали только ресницы, предательски дрогнувшие:
– Вот как. И кто же это такие?
Степан Григорьевич выдохнул:
– Все девки с Кокуя, государыня.
Мех горностая, оторочивший кафтан Евдокии Федоровны, слегка заискрился, выдавая ее глубокое дыхание.
– А русские бабы, значит, ему уже не подходят?
«Уж не шутит ли государыня?» – внимательно посмотрел Глебов на царицу.
– На русских девок он и не смотрит, государыня. Говорит, что немки послаще будут.
– У Петра и до меня немало девок было, – негромко заметила Евдокия Федоровна, – но только не соперницы они мне! – Подбородок горделиво приподнялся. – Одно дело девки шалые, а другое – государыня
