становилось всё пасмурнее и всё мрачнее. Солнце, которое вначале изредка появлялось из-за туч и с трудом прорывалось через верхушки деревьев, бросив блик на мох или кусок скалы, отвалившейся от основного массива, и позволявшее Кате хоть как-то сориентироваться, теперь совсем пропало – видимо, дело шло к вечеру. Она еле тащила своё измотанное тело на то и дело спотыкавшихся, и горевших в резиновых сапогах, ногах. Да, она была закалённым пешеходом, могла пройти десяток километров и не устать, но сейчас, многочасовое движение по пересечённой и болотистой местности, пугающая мёртвая тишина и жалящие комары сделали своё дело: Катя начала чувствовать, что вот-вот упадёт без сил прямо в болотистый стылый мох и не сможет уже подняться.
…Впереди смутно замаячили очертания то ли каменного завала, то ли довольно высокой скалы.
«Скала! – пронзило внезапной надеждой сердце. – Это же та скала, вдоль которой Антон отправил нас с Агнией влево, а сам пошёл в обход направо! Значит, я совсем недалеко от лесной дороги, по которой мы пришли! Скорее, скорее вперёд! Я поднимусь на скалу и наверняка увижу эту дорогу. Ведь ещё не так темно. Но надо торопиться. Пока совсем не стемнело!» Она собрала все оставшиеся силы и начала пробираться сквозь сплошной валежник и поваленные ветром деревья. Позабыв об истёртых в кровь ногах и об острой боли в щиколотке, она просто ломилась сквозь заросли навстречу скале. А это действительно была скала, точнее – скалистая гряда, растянувшаяся вправо и влево так далеко, что не знакомому с этим лесом человеку, могло показаться, что она рассекает пополам целиком весь лес. Но Катя знала, что это не так – гряда имела и начало, и конец в самом лесу и, по словам Антона, была не такой уж и протяжённой.
…Но вот и подножие гряды!
Катя принялась карабкаться вверх.
Если издали гряда виделась просто как довольно высокая, то при ближайшем рассмотрении оказалось, что она очень крутая, хотя и невысокая. Весь её склон был одет в серебристый, а сейчас, в сумерках – в серый, жёсткий и пористый мох. То и дело крутой бок склона выявлял впадинку или уступ, но, покрытые сплошным ковром из мокрого мха, они не давали за себя уцепиться руками, а если на них наступала нога в надежде на дополнительную опору, то скользила и срывалась вниз – и Катя оказывалась снова у подножия. Уже совсем стемнело, но она на ощупь, цепляясь за травинки и малюсенькие кустики, продолжала своё восхождение. Ненужное, чужое ведёрко давно было утеряно, кепка во время очередного падения вниз слетела с головы и в темноте не было смысла её искать, а когда Катя, карабкаясь, зацепилась за какую-то корягу ногой и дёрнула её, пытаясь высвободить, слетел болтавшийся, большой, не по размеру сапог, и укатился вниз – нога в носке мгновенно промокла.
Так, ковыляя и прихрамывая, исцарапанная кустарниками и торчащими изо мха сломанными ветками, с ободранными
