и было? – искренне удивилась Софи.
– И какое же это… ну… внимание, если «тщательно избегал»? С тобой же вот шутят, ухаживают…
– Ты ничего не понимаешь! Я тысячу раз говорила: ты так себя держишь, что к тебе и подойти-то страшно, не то что пошутить! Кажется, что вот скажешь что-нибудь не то, а ты и заплачешь. Или того хуже: глаза закатишь и в обморок шлепнешься. Пиши, я тебе говорю! А потом про Василия Головнина…
– Ах, Софи…
– Никаких «ах»!
Таким вот насильственным образом постепенно появлялись записи и в книжечке Элен.
Глава 4,
повествующая в основном о любви, но равным образом и о смерти, ибо всем известно, как часто эти вроде бы взаимоисключающие понятия оказываются рядом
Впрочем, все эти глупости кончились в один день. В тот день в книжечке Софи появилась всего одна запись.
«Я люблю, люблю, люблю! Наконец-то!»
Дата и место не назывались, потому что Софи была уверена не на шутку, что никогда в жизни не позабудет их. Ведь в тот день она повстречала его.
Дальше записей не было, и на все лады, окруженное вензелечками, рамочками, амурчиками и цветами, повторялось одно имя:
«Сергей» «Сергей Алексеевич» «СА» «Сережа».
Особенными художественными способностями Софи не обладала, и потому розы в книжечке напоминали растущий на заднем дворе репей, а амурчики – перекормленных мопсов.
Элен расширившимися от удивления и сладкого ужаса глазами наблюдала за происходящим, но вмешиваться не решалась из конституциональной деликатности. Впрочем, Софи никому и не позволила бы вмешаться, и ее лучшая подруга была об этом прекрасно осведомлена.
Софи тысячу раз воспроизводила в счастливой, окрашенной золотом памяти тот миг, когда весной, в среду, на журфиксе у баронессы М., она впервые разглядела эти благородные, безупречные черты, эту гордую посадку головы, эту стройную фигуру с длинными ногами и прекрасно развитым торсом. Понимая, что ведет себя неприлично, она просто не могла оторвать от него взгляд. Скромница Элен на ее месте умерла бы от смущения и, пожалуй, убежала бы от избытка чувств, но Софи всегда умела смотреть на то, что хотела видеть. Глаза вниз, вправо, вверх, к окну; вниз, вправо, вверх, к окну… мечтательно замереть, словно прислушиваясь к звукам чарующей музыки, несущейся из залы (Софи почти лишена музыкального слуха и в музыке не разбирается, любя, вслед за отцом, только бравурные воинские марши. Но кто об этом знает?)… Вверх, направо, вниз, к окну… Последние лучи теплого весеннего солнца проникали в гостиную словно в обход тяжелых портьер, и вокруг русых, коротко подстриженных волос молодого человека загадочно мерцал розоватый ореол, отбрасывая теплые тени на скулы и безупречно белый галстук.
Незнакомец держал в руке рюмку с вишневым ликером и о чем-то беседовал с Анатолем и Василием Головниным. Софи решительно направилась в их сторону.
– …Но вот с вашим
