что показались ему почему-то мокрым войлоком. Да не просто мокрым, а впитавшем в себя бочки две воды.
Стало душно от резкого вставания. Вонь опостылевшего сена нестерпимо засвербела в носу. Вышел молодец на негнущихся ногах, почему-то в раз отказавших в послушании в открытые настежь ворота на двор. Втянул носом навозный аромат рядом расположенного свинарника и расплылся в блаженной улыбке всепрощения, прикрыв от удовольствия опухшие очи. Вот так порой и навозный дух оказывается может благовоньем стать, когда пахнёт в качестве разнообразия.
Постоял чуток. Потянулся малёк. В голове шум с грохотом, будто вчерашние игруны именно в его башке и попрятались, да там спьяну плясовую наяривают, но при этом, суки, кто в лес, кто по дрова. Ни в такт, ни в тон не попадают, сволочи. Охватил богатырь голову ручищами, видно добраться до тварей хотел и поприбивать по очереди. Но несподручно оказалось протиснуться внутрь головы. А, всё равно. Вздохнул могучей грудью, расправил затёкшие члены, и вроде бы как к жизни возвращаться начал, выкарабкавшись чуть ли ни с того света.
– Где говоришь княже? – спросил Дунав не оборачиваясь, но зная, что малец где-то прячется рядом за спиной, чтобы под горячую руку не попасть.
– В спаленке тебя дожидается. Я ж говорил.
– Мало ли что ты говорил, – пробурчал с недовольством богатырь и неспешно двинулся в княжеские палаты в надежде ни сколь лицезреть князя, сколь поклянчить у него лекарства от похмелья.
Сфендослава он действительно нашёл в его спаленке. Тот сидел на кровати всё в тех же штанах что и давеча. Всё также с не покрытой головой по самый пояс, босиком и пьяный вдрызг. Будто и ночь не прошла, и полдня не отшлёпало. Молодой князь, как и сказывал малец, хмурым пребывал, ежели не сказать грубей, обозлён был свирепостью хозяин спаленки донельзя.
Широко расставив босые ноги и опираясь локтями в выставленные колени, он вертел в руках пустой винный ковш. Не поднимая буйной всклокоченной головы, зыркнул только на вошедшего из-под густых бровей, и тут же вновь уставился на вожделенный для Дунава предмет в руках. Желваки на скулах бугрились, устраивая танцы вприсядку.
Дунаву даже послышался зубовный скрежет, перемалывающий нервы. У него аж как-то в голове полегчало, душа распрямилась и прибавилось здоровья. Видимо дурная башка оценила убогое состояние князя, и сама себя убедила, что её мучения лишь лёгкий чих по сравнению с княжеским. А русину, даже несмотря на родство, дружбу и закадычность ближнего, всегда на душе становится лучше, когда рядом кому-то ещё хуже, чем ему, бедному.
За спиной Сфендослава прижавшись в уголок к стеночке, притаилась его первая жена, Иванка – «дрянь нерусинова». Дунав даже опешил, увидев её на княжеском ложе, зная его нетерпение к этой самодвижущейся дохлятине.
Описать наружность с внешностью этой царевны из далёких земель дело представлялось довольно сложным, потому что для этого неблагодарного занятия требовалось больно мало слов. Просто описывать нечего. Сисек нет, и никогда
