на мгновение. Свежий воздух всегда идет на пользу.
– Звучит здорово. Показывайте дорогу.
В лицо дует влажный освежающий ветер. Под ногами хрустит гравий размером с горошину. Рядом со мной медленным шагом идет отец. Голова его опущена, плечи расслаблены – портрет принца, деконструктивизм. Мои руки покрываются гусиной кожей.
– Ты замерзла, – говорит он и куда-то смотрит. По безмолвной команде появляется придворный. Хотела бы я научиться этому трюку.
Отец произносит что-то по-японски, и придворный с низким поклоном исчезает. Среди деревьев замечаю широкоплечие фигуры в черном – охрана. Вижу и Акио. Придется привыкнуть. Даже когда ты один, за тобой наблюдают. Вновь появляется придворный. Двигается он ошеломительно быстро. Его лоб покрыт потом, но дыхание ровное. Он кланяется и передает отцу кашемировую шаль цвета слоновой кости. Тот берет ее и накидывает мне на плечи.
– Так лучше?
– Намного. Благодарю. – Укутываюсь теплее. Никогда не представляла себя в образе дамы в тонкой шерсти. Ну да ничего, я смогла бы привыкнуть.
– Продолжим? – жестом предлагает он.
Мы погружаемся в безмятежную тишину. До нас доносится шум ветра и пробок Токио. Отец показывает виды деревьев. Бумажная береза – его персональная эмблема. Дорожка тянется дальше, огибая пруд. Останавливаемся возле искусно остриженной черной сосны. На противоположном берегу господин Фучигами с другими камергерами следят за нами, притворяясь безучастными.
Отец печально улыбается.
– Должно быть, господин Фучигами расстроен, что мы вышли на улицу. Это не входило в план.
Плотнее укутываюсь в шаль.
– Злободневный вопрос. Думала, Акио взорвется, когда я попросила воспользоваться уборной в аэропорту.
Солнце садится все ниже. Придворные зажигают каменные светильники. Сад, словно в тумане, окутан желтым сиянием. Отец хмыкает.
– Ах, господин Кобаяши. Я сам выбрал его. Думал, тебе будет комфортнее с кем-то помоложе.
Киваю, не желая показаться неблагодарной.
Бух! Я вздрагиваю. Ночное небо покрывается фейерверками, словно сахарной посыпкой. Мерцающе-розовой, темно-фиолетовой, ярко-синей. Где-то далеко мне подмигивает огнями Токио.
Отец переминается с ноги на ногу, обратив взгляд к небу.
– Они прекрасны, – восхищаюсь я.
В его темных глазах отражаются вспышки.
– Это для тебя. Токио приветствует свою новую принцессу.
Для меня? Шумно глотаю, изо всех сил стараясь отогнать эту мысль прочь.
К нам приближается придворный с большим серебряным подносом. На нем – увесистые хрустальные бокалы с напитками. Отец берет тот, что поменьше, с жидкостью янтарного цвета. Я выбираю бокал-флейту с чем-то шипучим. Делаю глоток и улыбаюсь: игристый сидр. Изумительно.
Он удивленно смотрит на меня. Поясняю:
– Это игристый сидр. Путь к моему сердцу лежит через сладости. – Второй путь – это объятия.
