после бомбежки или обстрела я старался разрядить гнетущую обстановку каким-нибудь анекдотом или смешной историей.
Иногда эти шутки заканчивались для меня печально.
Мы, солдаты и сержанты, получая увольнительные, хотели пофорсить. Вот и я достал себе офицерскую фуражку, носить которую значит нарушать форму одежды.
Гуляю по Риге в одно из увольнений, уже в мирные, послевоенные дни, и тут меня заметил патруль и забрал.
Привели в военную комендатуру, а там таких, как я, полно. Фуражки наши поснимали и положили на стол.
Мы стоим с обнаженными головами. Те, кто нас привел, надевают наши фуражки, примеривают на свои головы. «Наверное, выбирают себе», – подумал я. Вдруг вошел чернявый старший лейтенант и с ходу, взяв фуражку, надел ее на голову и посмотрел в дверное стекло, как в зеркало.
Я как ни в чем не бывало изрек:
– Вот еще один пришел к шапочному разбору.
Все засмеялись. Старший лейтенант тоже.
Он постепенно всех отпускал, заменяя фуражки на пилотки. Я остался последним.
Получил пилотку… и десять суток ареста. Чернявый лейтенант оказался начальником гауптвахты.
Правда, мне повезло: через три дня наступили Октябрьские праздники, и меня досрочно освободили и направили в часть.
Я всегда радовался, когда вызывал у людей смех. Кто смеется добрым смехом, заражает добротой и других. После такого смеха иной становится атмосфера: мы забываем многие жизненные неприятности, неудобства.
Много доброго можно сделать, если у тебя хорошее настроение. Так и на войне. Смеясь, мы забывали об угрозе смерти, которая ежечасно нас подстерегала, становилось легче жить, появлялись оптимизм и вера…
Я лично на себе все это испытал, и не раз. Слышать смех – радость. Вызвать смех – гордость для меня.
Я тренировался. Одна и та же шутка в различных жизненных ситуациях звучит по-разному. Есть шутки, которые живут долго, а есть как мотыльки – только один день.
Впервые задумываясь о тайнах профессии клоуна, я считал, что клоуны – это люди, заряженные юмором, они знают особые секреты смешного и, стоит им захотеть, они сделают так, что вы будете валяться от хохота.
Я наивно считал, что самые счастливые женщины – жены клоунов. У них в семье всегда весело, каскад шуток за столом, какие-то необыкновенные развлечения, бесконечные импровизации и упражнения в остроумии.
В двадцать пять лет, начав учиться в студии, я с обожанием смотрел на каждого клоуна, ибо все они представлялись мне людьми романтичными и удивительными. Спустя год я мог уже довольно трезво судить о клоунах. Постепенно начиная разбираться в секретах их профессии, понимал, что многое я просто придумал.
«Носом в опилки»
Опилки на манеже нужно уметь правильно разравнивать граблями. Эту науку я так и не могу постичь, хотя много раз стоял в униформе.
