все более-менее ясно – алкоголики, тюремщики оба, ничем им не поможешь, раз сами такую жизнь выбрали. А Вовка, сын, за что страдает? И руки золотые, и сердце мягкое, и характер покладистый. И собой разве не хорош? Еще как хорош. И крылья есть, а некуда лететь. Заключила она пословицей, до которых больно была охоча. Или еще лучше сказать: Судьба придет, по рукам свяжет. Это уж точно про сыночку.
Резкая боль в разбухших, словно студнем заполненных коленях заставила ее схватиться за железную ручку ворот. Пастух по кличке Вензель, еще крепкий мужик, одетый в давно изъеденный молью бушлат, годы спасавший его от гнуса и утреннего холода, для острастки стеганул кнутом землю, подгоняя стадо.
– Максимовна, дождя не будет, как думаешь? – выражение серого лица, украшенного ранними глубокими морщинами, выдавало человека, давно махнувшего на жизнь, если не рукою своею, то этим самодельным бичиком с кисточкой.
– Ты у нас пастух, Петрович, вот и наблюдай народные приметы. Моя главная примета – колени. Молчат, – значит, не будет дождя.
– Максимовна, ты за своей коровой ничего не замечала? Такого…
– Да, нет, никакого такого не замечала. Разве, что неспокойная.
– Они все уже неделю неспокойные. Как выгонять стали, они отчего-то и забеспокоились. В энтом годе особенно. Надеждина Лаванда на днях, знаешь, исчезла, язви ее!
– Так нашлась.
– С твоей, поди, помощью? – поинтересовался Вензель.
– Да нет, Надежда привела, сама.
Вензель Петрович покивал патлатой головой, еще раз хлестанул по траве, чтобы коровы не забывали, кто у них командир этим летом и неспешно зашагал за стадом.
– Эх, аптека не прибавит века! А ведь рецепт хороший есть. Пока белая сиренька не отцвела надо настойку сделать. – Привычно не то думала, не то рассуждала она, любуясь готовыми вот-вот взорваться бутонами. – Вон ее сколько, сирени-то… Бузует. Завтра, глядишь, проснешься, а палисад лиловым, а где и белым дымом одет.
И в эту самую минуту из-за угла вырулила машина, белый «Мерседес» с фургоном. Редкая в этих местах. Именно о такой мечтал Вовка, деньги откладывал. А дальше, перед глазами Кати поплыл белесый туман, и из этого тумана вышла женщина. Красивая, ну маков цвет! Водитель суетливо выставил два огромных черных чемодана и несколько разномастных сумок. Застыв изваянием, Катя смотрела на нее во все глаза. А женщина, раскрыв объятья, повторяла:
– Да, что же ты, тетя Катя! Не узнаешь? Не узнаешь, что ли?
Наконец, Катя очнулась.
– Лорка! Девка моя! Господи ты, Боже мой! Сколько лет тебя носило! Ты ли это?
– Я… Я – это, Катя!.. Я!.. Принимай свою блудную племянницу!
2
Вот так через двадцать пять лет отсутствия Лора Горчакова предстала перед глазами своей любимой тетки.
Неправдой
