без тренинга овладел пресловутыми тремя аккордами. К пятнадцати среди сверстников считался самым музыкальным.
– Слушая тебя, Румянцев, – говаривала учительница по химии (речь шла о самодеятельных концертах), – я вспоминаю Робертино Лоретти.
Он поздно начал, вот, вероятно, что стало причиной отсутствия явной целеустремленности – вместе с общим недоверием к себе, это не пускало Андрея ставить конкретные задачи. В пятнадцать лет взялся за самоучитель по гитаре со смутными мыслями о фундаменте. В пору окончания школы было ясно, для профессионального музицирования пробелы слишком громоздки.
– Андрюша, ты гуманитарий, я вижу, – безапелляционно говорила мама. – Твоя стезя – университет.
Она чаяла видеть его историком.
– Тренькать в кабаках? Подачки собирать? Не знаю, – делал косвенные умозаключения отец.
– Главное – в армию не идти. Можно в горный институт, туда чуть не с двойками поступают. А нет, так на трояки (триста тридцать третий оборонный завод, откуда в армию не забирали), – утверждали друзья.
Пробовал, тем не менее, Андрей поступить в музыкальное училище, но заведомо уготовил неудачу. Заявил он себя не на вокал, что представлялось естественным, а по части гитары, и когда на первом же экзамене в нем засомневались, не стал искать иные пути, попросту забрал документы.
В политехнический институт поступил непринужденно, но и без удовлетворения. На третьем курсе без весомых оснований женился. Через полгода в том же угаре безрассудства, даже с некоторой забубенностью, разошелся. Наиболее видимый след за годы учебы оставили стройотряды, точнее, производное их, концертные бригады. Атмосфера бесшабашности, приподнятости, успеха, легкого заработка наконец удобно умещалась в натуре Румянцева и даже выявляла признаки характера. Кондовая безалаберность, снисходительность к получению знаний вообще и профессии в частности к моменту окончания вуза предоставили картину полной растерянности перед будущим.
– Андрей, – восклицала мама, массируя кончиками пальцев виски, – ты становишься полным ничем.
– Пора брать себя в руки, юноша, – сооружал строгое лицо отец. Такое обращение показывало крайнюю фазу озабоченности.
В НИИ Румянцев пошел работать по причине нежелания командовать кем-либо и непреодолимого неприятия понятия «рабочая дисциплина». Надо признать, поначалу его даже захватило. Ученая степень была тогда еще престижной штукой, разговоры в этой теме составляли неотъемлемую часть работы, и Андрей с удивлением заметил, что нередко и сосредоточенно помышляет о диссертации.
Не исчезли музыкальные занятия. Слава о парне доползла и до работы, ему, выражаясь фигурально, вменили возможность сварганить небольшую компанию для праздничных процедур. Случалось музицировать и старым составом. Собирал, кого получалось, один из давних приятелей Андрея, если выпадал хороший заработок на богатых свадьбах или иных мероприятиях. Поплавал раз с агитбригадой по Енисею.
