во Франции очарован улыбающимся ликом этой земли. Выражение «любовь к земле» еще не потеряло здесь истинного своего значения. Во всем видна заботливая рука человека: французы относятся к своей почве с постоянным, терпеливым и любящим уважением. Невольно напрашивается вывод, что во Франции господствует не любовь к отечеству или к ближнему, но любовь к земле.
Chez nous[69] эта заботливая рука, по всей видимости, отсохла. Везде где только можно физическая работа выполняется механическими чудовищами, берущими на себя, конечно, самый тяжелый труд и творящими поистине чудеса, но какой ценой! Жестокая эксплуатация земли в Америке стала общеизвестной во всем мире, хотя трагичность сложившегося положения европейцы еще не осознают. Европеец еще лелеет надежду использовать выгоды машинной цивилизации, не жертвуя ради нее традиционным образом жизни, что, конечно же, невозможно.
Человека, испытавшего на своем опыте преимущества обеих столь разных цивилизаций не перестает удивлять очевидная их неспособность делиться между собой лучшим или, скажем, им обмениваться. Увы, как раз наоборот, в современную эпоху, когда связь между странами, по-видимому, более не проблема, когда путешествие из одной точки земли в любую другую занимает считаные часы, барьеры между народами, или, если угодно, между так называемыми свободными нациями, стали непреодолимыми, как никогда. Мы можем указывать на план Маршалла, на непрекращающееся движение по земле орд туристов, на наличие радио и телевидения, постоянную угрозу войны. Тем не менее факт остается фактом: общего между французами и американцами сейчас меньше, чем до 1914 года. В самом деле, что переняли американцы из культуры французов, или, по сути, из их искусства жизни? Почти ничего! Всё просачивающееся за барьер усваивается только нашей узкой интеллектуальной прослойкой, на долю же населения не остается практически ничего.
Теперь возьмем Францию. Какие за все это время она переняла у нас усовершенствования и средства комфорта – почти единственное, что мы можем ей предложить? С тех пор как я уехал из Франции в 1939 году, здесь, кажется, не переменилось ничто. Никаких радикальных изменений во французском образе жизни я, во всяком случае, не обнаружил. Удобства и средства комфорта, в процессе бесконечного улучшения которых американцы, кстати, чувствуют себя ужасно неудобно и дискомфортно, во Франции отсутствуют полностью. В стране все вершится по-старому – традиционно и сложно, а о понятиях оперативности и эффективности здесь, по-видимому, не ведают.
Из уст критика американского образа жизни, всем сердцем осуждающего последний, подобные упреки в адрес французов, наверное, слышать странно. Однако чего я не переношу, так это полумер. Французы не презирают удобств и комфорта, они завидуют нам и восхищаются нашей эффективностью. И все же со всем присущим им темпераментом перенимать ее у нас они не торопятся. Необъяснимая инерция, во власти которой они пребывают, не выпускает их из своих объятий. «Français, encore un tout petit effort!»[70] – говорю я своим близким французским
У нас
«Французы, поднатужимся еще немного!»
