место за деревней Мальцевой, между болотами и озерами. Туда они перенесли из ближайшей деревни четыре избы, две из которых, поставленные рядом, образовали некое подобие храма, в который готовящиеся к смерти собирались для общей молитвы. В подполье каждой избы они собрали солому и сосновые стружки. Дома окружал «стоячий тын», в окна вставлены железные решётки, ворота были постоянно закрыты. На крышах день и ночь стояли четыре человека из числа самосожигателей с заряженными ружьями. В собрание не допускали никого, кроме тех, кто желал умереть.
Это какая же вера должна была быть у людей, чтобы они предпочли сгореть заживо, но не принять нововведений! Титаны веры, иначе этих людей назвать нельзя.
Время не щадит никого – Захар Иванович ушёл с царской службы на покой. Не старость ему докучала (мужик он был ещё крепкий), а бросить службу его подвигло внутреннее убеждение, что царь виноват в том, что происходило с народом русским, больше Никона. Служить у такого человека он считал для себя больше невмочным. С начала раскола дьяк считал, что на царской службе он сможет как-то смягчить гонения на православный народ. Сместить Никона ему удалось. После этого он надеялся как-то повлиять на Алексея Михайловича. Он считал, что царской власти хватит, чтобы если не прекратить гонения, то хотя бы их смягчить. Время шло, но никаких послаблений для староверцев не наступало, – наоборот, притеснения становились всё жёстче и жёстче. Дошло даже до того, что людей, преданных анафеме, стали сжигать на кострах, да не по одному, а десятками. Это было последним, что переполнило чашу его терпения. Он подал царю челобитную об оставлении службы, объясняя это немощью. Царь отставку принял, осыпал дьяка милостями за верную службу, и Захар Иванович удалился от дел государевых на покой. В душе он оставался истинным староверцем, хотя и находился в самом сердце раскола, его средоточии. Каким-то образом ему удавалось скрывать это несколько лет благодаря своему высокому положению. У себя дома, на второй половине хоромины, в боковой светёлке, где раньше спали его дочери, Захар устроил молельню. Маланья этому не препятствовала: ей тоже претили все эти никонианские нововведения. Пока Захар служил у царя, его семья собиралась по вечерам в молельне и молилась по часу, а то и более. А когда Захар Иванович оставил службу, у него образовался круг единоверцев. Это были ближайшие родственники и соседи, которые назвали своё собрание ковчегом и стали друг у друга по очереди устраивать моления. Со временем у них и начётчик, отец Онофрий, образовался. Будучи сам грамотным человеком, Захар и детей своих определил по монастырям на учение, дома оставались только две его дочери. Они уже были на выданье, и Маланья потихоньку приглядывала им женихов.
Сегодня было воскресенье, конец апреля, и солнце жарило с самого утра нещадно. Захар с Маланьей только что позаутракали и вышли на свежий воздух погреться на весеннем солнышке: за зиму насиделись в дому. Вдруг раздался стук воротного кольца – три раза, а опосля ещё раз: это
