ету. Американец резко окрикнул немолодого уже мужчину: «Эй!» и медленно покачал головой «Не смей!».
Ему совсем не нужна была паника среди лошадей. Совсем. Американец и так нервничал, но «бессимптомно». Лишь несколько человек на Земле знало, каких усилий, крови и пота в самом буквальном смысле ему стоил этот табун великолепных диких созданий. Эти лошади, отловленные на болотах юга Франции, значили для него почти все: его работу, его радость, благосостояние и – да, в конечном счете, его обеспеченное будущее. А ему очень нужна была обеспеченность, потому что он планировал покончить с затянувшимся и беззаботным одиночеством, и возглавить семью. Женщины. При этих мыслях американец вздохнул тяжело и обреченно.
Когда-то давным-давно, когда он был молод и безоглядно любил жизнь, он уже отдавал свои сердце и руку прекрасной даме. Это был счастливый брак по любви. И они жили счастливо, но недолго. Она оставила его вдвоем с маленьким сыном, уйдя в прекрасную страну грез.
Стоя на краю палубы, он вдруг подумал, что стал забывать ее глаза. Но все еще помнил ее удивительный запах: нежный тонкий аромат лаванды. Он все еще изредка тосковал по этому запаху, который давал ему ощущение безмятежности и защищенности. Как в детстве.
Погрузка закончилась. Лошади скучились в загоне на палубе и пока не проявляли признаков сильного беспокойства, слышалось лишь легкое ржание и пофыркивание.
Все, можно отплывать. Американец обернулся к капитанской рубке, кивнул головой и махнул рукой «отчаливаем». Громко заскрипели механизмы, послышался душераздирающий лязг цепи, тянущей якорь вверх, зашумел двигатель, и грузная махина с гулом, ржанием и плеском стала отдаляться от берега.
В открытое море.
Глава 2
Красота. Каждый когда-нибудь хотя бы раз задумывался в поисках ответа на простой вопрос «Что такое красота?». Вы знаете нашедших исчерпывающий ответ на него? Мы – нет.
Это вне сухой аналитики мозга, это просто данность и подсознательное. Нет, конечно, для нейрофизиологов, нейроэстетов (вы знаете о таких, не правда ли?) уже, возможно, и нет никаких тайн в этом удивительном феномене. И бог с ними, если это сделало их счастливее.
Нас с вами сия тяжкая чаша истины не постигла. Потому у нас больше перспектив в деле зачатия, рождения, взлелеивания, пестования – и катастрофического разрушения собственных иллюзий.
И ничто нас не остановит от внезапного застывания посреди толпы в силу перенесенного потрясения от образа, промелькнувшего мгновение назад лица «АААААх… боже, какая Красота!». Внезапные удары грома, раздавшиеся в нашем мозге, вызывающие почти что апноэ и потерю сознания, есть и будут нашим великолепным достоянием – когда мы окончательно расстаёмся со страхом «выглядеть» и начинаем просто и радостно «быть».
Способность Видеть Красоту, думается нам, дается от рождения. Каждому своя мера, дарованная и неотъемлемая (не будем о несчастных стечениях обстоятельств как-то: лоботомия; пуля, застрявшая в лимбической системе; декапитация, наконец). Способность же Наслаждаться Красотой никому не дается, увы. Она воспитывается. Кому повезет – родителями и близкими. Кому не очень обстоятельствами, как удачными, так и нет. Кому же совсем не повезет, и его мера от рожденья оказалась микроскопической, а обстоятельства постнатального периода были совсем неблагоприятными, вот того следует пожалеть. Потому что тот в нашем представлении безнадежен.
Высшим же пилотажем чувствовать Красоту, думается нам, является способность ее ПРЕДвидеть. Да-да, именно ПРЕДвидеть – когда никому в голову даже не придет в гадком утенке узреть прекрасного лебедя, а в куске грязного камня будущий бриллиант.
К чему это мы? – Ах, да.
Глава 3
Арман в детстве представляла собой довольно забавное зрелище. Когда ей было пять лет, ее сравнивали с колобком. В тринадцать же она поражала окружающих своим узким и тощим телом и какими-то невозможно длинными ногами одинаково спичкообразными на всем их протяжении, за исключением острых выпуклостей в области коленок. Эти выпуклости были предметом не только всеобщих насмешек, но и ее особых страданий – все без исключения штаны были просто обречены на образование «вентиляционных отверстий» в области этих несуразно больших суставов. Поэтому ее прозвище «масластая» было более, чем оправданным и даже уже не обидным.
Ни в глубоком детстве, ни в расцвете подросткового периода и вступления в юность никому в голову даже не могла прийти мысль о том, что вот это неуклюжее, несуразное, спотыкающееся о собственные ноги существо таит в себе «громадный потенциал» и глубоко скрытую и ждущую своего часа Красоту. Нет, никто не спорил: Арман была умницей, борцом за справедливость, щедро сочувствующим и преданным товарищем. Но далеко не красавицей. И даже не смазливой мордашкой. У всех, кто ее наблюдал в период самого крутого пубертата, а именно с двенадцати до шестнадцати лет, возникало лишь одно сравнение
