и пронзительные, доносились с верхнего этажа.
Дальше сосчитать их было уже невозможно.
Низкий бой, высокий звон, тонкое треньканье, крик кукушки, однообразная дребезжащая мелодия, похожая на звуки заводной музыкальной шкатулки, которую отец однажды смастерил Хелене на Рождество.
Стэнли не отнимал рук от ушей и стоял зажмурившись, словно оглушительная какофония причиняла ему боль.
Отец удивлённо разинул рот и, склонив голову набок, прислушивался к пению часов, как будто изучал их «голоса» по отдельности.
– Они бьют не синхронно, – перекрикивая шум, сказал он. – Это надо немедленно исправить.
Орбит стал раскачиваться в клетке из стороны в сторону.
– Дин-дон-бамс! – крикнул он, и его глазки-бусинки расширились от испуга. – Мама, мама, мама!
– Тише, Орбит, не бойся, – успокоила его Хелена, хотя ей бы и самой не помешало утешение.
С верхнего этажа раздался последний удар, самый громкий и глубокий, словно стоявшие там часы объявили: «Достаточно».
Стэнли открыл уши и вздохнул. Затем, словно ничего необычного не произошло, он поднял чемодан и пошёл дальше по лестнице, жестом пригласив Хелену и её отца следовать за ним.
– Так, – произнёс отец, крепко стискивая в руках чемоданчик с инструментами. Щёки у часовщика пылали, глаза горели лихорадочным огнём.
Хелене был знаком этот взгляд – он часто блуждал на лице родителя, когда девочка возвращалась из школы домой в часовую мастерскую, где отец работал вместе с двумя товарищами. «Посмотри, Хелена, какая филигранная работа, – говорил он, склоняясь над золотым брегетом или над изысканными дорожными часами. – Взгляни на этот фарфоровый циферблат, изящные стрелки, тонкие пружины. И ведь кто-то же изобрёл такой чудесный механизм!» Хелена обычно улыбалась и ждала, когда отец закончит свою восторженную речь, стараясь припомнить, когда он в последний раз с таким же восхищением говорил о ней.
На этаже под самой крышей вправо и влево от маленькой лестничной площадки тянулись коридоры. Здесь было темнее, окна меньше, стены выкрашены, а не оклеены обоями, деревянный плинтус обшарпан.
– Комнаты мистера Уэскотта слева по коридору, – сообщил Стэнли. – Ваши будут справа.
– Мистер Уэскотт спит в людской? – удивился отец.
Стэнли пожал плечами:
– Все остальные комнаты занимают часы.
– Неужели абсолютно все?! – в изумлении распахнула глаза Хелена.
– Все до единой, – с тяжёлым вздохом подтвердил Стэнли.
Окно на площадке было открыто, и порыв свежего воздуха пробрался Хелене под воротник. Звук, похожий на шелест трепещущей на ветру бумаги, пощекотал ей уши. Стэнли и отец, кажется, не расслышали его – увлеченно беседуя о распорядке дня и ведении хозяйства, они уже шагали по правому коридору. Хелена бросила взгляд в том направлении, откуда исходил шорох. У входа в противоположный коридор развевался прикреплённый к стене чуть выше человеческого роста листок.
Какой-то
