к кассам, чтобы купить пластмассовый жетончик на проезд – у Осташова, который только общественным транспортом и пользовался, жетоны были припасены.
– Про что мы говорили? А, насчет эксклюзива, – сказал Наводничий, когда они прошли через турникет и встали на эскалатор. – Понимаешь, это они там у себя в редакциях будут думать, что печатают эксклюзив. А я… я не обязан их разуверять. Ха-ха, зачем разочаровывать людей, пусть радуются жизни. У меня уже выработалась четкая система, я считаю так: плох тот эксклюзив, который не продан десять раз.
– Ясно.
– Голову надо иметь на плечах. Иногда мне уже и сами иностранцы звонят, предлагают снять что-нибудь. Кстати, я же хотел тебя попросить – ну, насчет того, что ты рисовал улицы в центре города. У меня сейчас есть заказ от одной иностранной конторы. Условное название – «Улицы Москвы». Короче, надо интересно снять город. Я уже много там понапридумывал. И давай-ка тебя тоже сниму. Представь: красивый уголок, какая-то такая, чисто московская, кривенькая улочка. А чтобы усилить эффект, в углу кадра, спиной к зрителю, будет сидеть на раскладном табурете художник, то есть ты. И перед тобой будет мольберт с изображением этой же самой улицы. Идея, конечно, – не бог весть. Но в сочетании с другими кадрами будет нормально.
Собеседники сошли с эскалатора и, пройдя чуть вперед, остановились у статуи революционного матроса, увешанного гранатами и пулеметными лентами, и с наганом в руке. Пора было расходиться в разные стороны.
– У тебя есть мольберт и всякие художественные причиндалы? – сказал Наводничий.
– Есть.
– И уже готовые картины, где улицы нарисованы, есть, да?
– Да.
– Ну, вот, возьмешь все это с собой завтра. Или нет, завтра не получится. Ну, созвонимся, договоримся. А я тебе за это пузырь поставлю.
– Я думал ты так, по-приятельски просишь помочь. А ты… Знаешь, Вася, водки я себе и сам могу купить.
– Да ладно, не обижайся. Это я так просто.
Наводничий сделал шаг к статуе революционного матроса и, схватившись за отполированное тысячами ладоней дуло пистолета, с разыгранным надрывом простонал:
– Ну на, возьми ствол, грохни меня! Ты же по-человечески, по-братски хотел помочь, а я, как скотина, покупаю тебя за бутылку. Что, не будешь стрелять? Ну, как хочешь. Значит, сделаем съемку из любви к искусству, да?
– Тебя, по-моему, искусство-то не интересует. Ты же фотограф, то есть этот, стингер-фегингер.
– Да-да, конечно! Репортерская фотография – это же не искусство. Конечно-конечно. С такими взглядами тебе бы жить не в середине девяностых, а в начале века, и даже не этого века. Но меня это, кстати, не смущает. Расслабься. Чего ты такой серьезный?.. В общем, по съемке мы договорились – я звякну, когда чего.
Увидев, что взгляд Осташова тем временем почему-то стал отстраненным, Наводничий помахал из стороны в сторону ладонью на уровне его лица.
– Володя,
