он, может, и знает, но доверять ему мы тоже полностью не можем. И не потому, что он жаждет нас предать – гестапо работать умеет, и выйдя на него – узнает всё, что он нам скажет. – Помолчав, Савушкин решительно бросил: – Ладно, идём к пану Вацлаву! – И, едва заметно улыбнувшись, добавил: – Они нас уже четверть часа ждут, в окна пялятся. Негоже томить хозяев в неведении….
Глава четвертая
О необходимости коррекции планов в связи со вновь открывшимися обстоятельствами…
Слова «Пан Вацлав, вам привет от Владимира Нестеровича Кашубы», готовые вот-вот слететь с губ Савушкина – в последнее мгновение замерли, не успев покинуть его рта. И причина этого была проста – на капитана, внесенного в дом на плечах Котёночкина и Некрасова, со всех сторон просторной общей комнаты уставилось девять пар глаз, семь из которых принадлежали жителям Протектората Богемии и Моравии от шести до двенадцати лет от роду – примерно, конечно…. Ну твою ж мать! Савушкин про себя яростно выругался, выдохнул, освободился от опеки своих носильщиков, постарался «включить немца» до того, как пауза начнёт становится опасной – и вымолвил, с железом в голосе:
– Kaltes Wasser für meine Soldaten, schnell! Und transportieren Sie zur Autobahn![7]
Хозяин дома – пожилой, лет пятидесяти, чех в суконных серых бриджах и вязаной кофте, буркнул не то, чтобы недовольно, но явно без особой радости: «Яволь, фюнф минутен аллес фертиг сейн…», повернулся к дородной, кутающейся в просторную шаль матроне, судя по всему – жене – и произнёс извиняющимся голосом: «Vlasta, krmte pánev Němců studené vody…»[8] Та в ответ холодно кивнула, развернулась – причем демонстративно не замечая ни Савушкина, ни стоящих рядом лейтенанта с Некрасовым – и скрылась за кухонной дверью. Пан же Штернберк, вздохнув и сунув ноги в какие-то опорки, исполняющие роль домашней обуви – направился к входной двери. Семеро детишек продолжали молча и настороженно следить за вошедшими в их дом немцами – не издавая при этом ни звука. Однако, дисциплина тут у пани Власты, подумал Савушкин. Кто в этом доме настоящий хозяин – у него никаких сомнений не было.
Савушкин посмотрел на своих. В глазах Котёночкина явственно читалось недоумение, Некрасов же, в силу своей флегматичности, никаких чувств не демонстрировал – раз командир решил играть немца¸ значит, так тому и быть, ему виднее. Савушкин, кивнув на дверь, приказал лейтенанту:
– Rufen Sie alle hier an. Wir gehen runter, auf der bahn.[9]
Котёночкин молча козырнул и через минуту привёл в дом остальных «фельджандармов» – которые тут же припали к принесенному хозяйкой ведру с холодной водой. Вслед за ними в дверях показался пан Штернберк. Хозяин дома, переминаясь с ноги на ногу, негромко и сбиваясь, доложил:
– Герр гауптман, дер ваген ист фертиг. Майне арбайтер вирт мит геген…[10]
Савушкин начальственно кивнул, скомандовал своим на выход, милостиво принял помощь Некрасова, подставившего плечо – и выбрался наружу.
Во дворе их ждала пароконная упряжка гнедых, впряжённая в длинные дроги, наподобие тех, что Савушкин видел в бинокль утром на дальней опушке – но на этих были настелены
Холодной воды для моих солдат, быстро! И транспорт до шоссе! (нем.)
Власта, подай панам немцам холодной воды… (чешск.).
Позовите всех сюда. Мы отправляемся вниз, на шоссе. (нем.)
Господин капитан, повозка готова. Мой работник поедет с вами (иск. нем.)
