огня и вместе с тем дающим простор всему живому.
– Алый цвет, конечно, прекрасен, – говорил Ведя, – но по-моему, приятнее, когда небо синее или голубое. Красный напоминает чью-то кровь.
– Напоминает, конечно; но я же хочу сделать не красный, а алый цвет неба, это совсем другое дело. В алом есть что-то… обнадеживающее.
Они шли. Ведя и Зергер спорили об особенностях прекрасного мира. Авужго молчал и лишь подталкивал Гониденека.
– Иди, иди… катись-катись.
Гониденек шел не то чтобы вяло, но невесело; судя по всему, он слишком много знал про Вор-Юн-Гака и про его своеобразное гостеприимство. Попадаться к нему явно не хотелось. Он шел, недовольно вертел хвостом («хвостил»), и бормотал:
– Размажет всех по стенке… и виси так пока не отклеишься. А потом опять… Ужасно! И чего всем не сидится… Вечно всем что-то надо…
Гониденек хитрил, нарочно искал трудных путей, но Ведя, Зергер и Сокол Авужго их преодолевали. Время от времени он нарочно попадал в яму или в расщелину, застревал между камней. И кричал на весь мир:
– Ой, у меня нога зажата! Ах мой бедный хвост! Пропадаю, погибаю, ничего больше не хочу! (Чтоб я еще раз связался с высокими целями)…
Он надеялся, что его бросят, и он сбежит; но его почему-то не бросали. Наоборот, высвобождали, и подталкивали:
– Иди, иди, дружочек, не хвости!
Далеко залез Вор-Юн-Гак, просто так не дойдешь. Вот уже облака щекочут нос. Погода портилась; то и дело налетал вихрь, полный песка и камней; приходилось вжиматься в горную твердь. В таких случаях Гониденек пытался спрятаться чтоб не нашли, но странным образом его хвост всегда попадал в руки Веди или Зергера. Трудно быть успешным трусом. Однажды поднялся такой неистовый ветер, что срывало целые глыбы, и все вокруг изчезло, пропало в гудящем свисте. Гониденек подумал, что можно отступать. Он пополз, виляя телом как уж, и тут на него сел Авужго. Не специально – просто ветром Авужгу сорвало с места и бросило вдаль, прямо на Гониденека.
Он захотел улизнуть еще раз – но уже сам не смог, потому что испугался. Гониденека сковал такой необъяснимый и жуткий страх, что он не имел возможности даже хвостить. И неясно было, чего он теперь боится больше – то ли Хитрого Подлого Змея Вор-Юн-Гака, то ли своих спутников, еще более упорных, чем сам Вор-Юн-Гак. Гониденек не мог понять, зачем, рискуя всем, шагать в объятья опасности, при этом имея не связанные с личными интересами цели. Он не понимал, зачем Веде Взмокину нужны гармония и красота, и зачем Зергеру создавать новый прекрасный мир, если полно готовых миров, которыми можно пользоваться? Зачем Веде сочинять стихи и песни? Зачем создавать что-то для других? И почему Сокол Авужго покорно тащится за всеми, ведь ему, как будто, все равно? В общем, Гониденек ничего не понимал.
Он пробовал зайти с другой стороны – дождаться, когда все начнут друг с другом ссориться. Он был очень опытный и знал, что в ссорах тонет любое общее дело, даже самое грандиозное. Вот еще почему он выбирал пути посложнее. Но, несмотря на долгую и трудную дорогу, Ведя, Зергер и Авужго не ссорились,
