разума, ненасытной любовью – это смертный приговор.
Делоре положила ладонь на стекло и одновременно с противоположной стороны застучали капли. Она вышла на улицу и увела разочарованную Милли в дом.
После ужина Милли начала плакать, не объясняя причины, и Делоре не знала, как ее успокоить. Каждый раз, когда она приближалась или говорила что-то, плач только усиливался. Осознав бесполезность своих попыток, Делоре устроилась в кресле, поджала ноги и так безмолвно сидела, впав в растерянное оцепенение, пока Милли не утихомирилась сама по себе.
Одно хорошо: растратив много сил на крик и много печали на слезы, дочь заснула мгновенно.
Делоре осталась в тишине. Она включила телевизор, но ощущение сдавленной тоски, комом собравшейся в груди, не исчезло. Она боялась одиночества, все-таки да, боялась. Это ненормально: быть предоставленной самой себе в субботний вечер, не способной придумать никакого развлечения, кроме как побродить по темному дому, где слово сказать некому.
(И даже мамина кошка убежала; глупое животное.)
В итоге Делоре решила отсидеться в ванной – помещении, где одиночество вполне нормально. К тому же шум воды отлично заглушает гулкость пустоты.
Пока старомодная, размещенная на высоких вычурных ножках, ванна наполнялась водой, Делоре ощутила первую пульсацию головной боли. Прислонившись животом к краю раковины, она рассматривала себя в запотевающем зеркале, иногда протирая его ладонью. Она старалась не замечать последних изменений в своей внешности, но когда замечала, они пугали ее. Она похудела, и черты ее лица стали резче, что совсем ей не шло. Плотно сжатые губы были такими бледными, что захотелось немедленно пройтись по ним помадой. Но больше всего Делоре не понравился собственный взгляд: пустой, будто в ее голове нет ни единой мысли, усталый, хотя с чего бы ей так утомиться. Их цвет…
«Я уникальная, – усмехнулась Делоре. – Единственная в мире женщина с фиолетовыми глазами. Одинокая, как инопланетянка, упавшая на эту землю со сгинувшей планеты».
Воды уже набралось достаточно. Делоре стянула одежду, равнодушно бросая ее на пол. У нее не было никакого желания видеть свое жалкое тощее тело, покрытое мурашками от холода, и она отвернулась от зеркала. Все же странное состояние, как будто она пьяна немного. Боль в голове усилилась.
Делоре легла в ванну, и от слишком горячей воды защипало кожу. Она не двигалась, пока тело не привыкло. Да пусть хоть кипяток; внутри ее лава, но еще глубже лед, до которого никакое тепло не доберется.
(Как же я ненавижу субботы.)
Делоре провела руками по влажному от пара лицу, по волосам. Запрокинула голову.
(Ты говорил, что не бросишь меня. Обманщик.)
Она глубоко вздохнула, и внутри лениво шевельнулась боль.
(А я так любила тебя. Ты же понимал, что, любя тебя, я не смогу тебя не возненавидеть, да?)
Делоре попыталась
