а она не устроится на новом месте. Тосковала Марина по сыну страшно, и хотя до Петербурга добираться приходилось чуть ли не восемь часов, все равно ездила каждые две недели, чтобы хотя бы из-за угла краешком глаза увидеть, как он гуляет во дворе. Подходить к нему она боялась, зная, что обовьет ручонками – отрывать придется с криком: его – громким и ее – неслышимым. По будням Марина ежевечерне звонила Андрею и справлялась об их делах, несмотря на то, что эти звонки и особенно поездки пробивали довольно чувствительную брешь в ее скромном бюджете. Тем более, что с работой вообще возникли сложности – обещанное место отдали по знакомству кому-то другому, а ей с большим трудом удалось устроиться на временную ставку в местную газету. Да и с жильем вышла проблема – снова нужно было искать комнату, потому что хозяйка, услышав, что она собирается привезти сына, встала на дыбы. Можно подумать, что речь шла не о ребенке, а о пьянице или дебошире. А снять отдельную квартиру ей пока было не по карману.
Наступала зима, самое нелюбимое ею время года. По долгу службы ей приходилось много ходить, и вся эта раскисшая хлябь плохо замощенных улиц, унылые серые дома с загераненными окнами действовали на нее угнетающе. Единственной отрадой были часы после работы, когда, желая оттянуть встречу с вечно недовольной квартирной хозяйкой, она заходила в кафе недалеко от дома выпить чашку кофе. За месяц с небольшим она уже стала там вечерним завсегдатаем и даже завела знакомства. Особенно ей нравился статный старик – Иван Артемьевич, который оказался актером местного театра, по известной русской причине имевший трения с руководством. У него была забавная манера неожиданно прерывать разговор, произносить торжественный тост, быстро и красиво отпивать из рюмки, а затем, как ни в чем не бывало, продолжать рассказывать очередную веселую историю, запас которых у него был неиссякаем.
В ноябре неожиданно и резко ударили морозы. Находившись по огололедевшим улицам, она чувствовала себя совершенно разбитой и еле-еле доползала до кафе. И без того невеселое настроение к вечеру вообще опускалось до нуля. Скептик и пессимист по характеру, Марина не верила в чудеса и ничего хорошего уже не ждала от жизни. Да и чего от нее ждать, когда уже тридцать три настучало! Была бы мужчиной, сказала бы, что «возраст Христа» приспел, а для женщины это уже поворотец к закатной поре… Ее духовник как-то ей сказал: «Ох, и горда ты, матушка! Грех это, да и тяжесть неимоверная! Богу-то легче помогать слабому, а вот попробуй помочь сильному, когда он ничего не просит – все на себя надеется! В чудо не верит, все сам да сам!». А ей, действительно, просить о чем-либо или жаловаться гордость не позволяла, а может, просто не прижимало ее еще как следует, время просьб да молитв не пришло. Одно знала твердо: во всем происходящем виновата только сама, и считала, что никто ей помочь не сможет, да и не обязан, так что нечего и просить. «Ох, гордынюшка!..» – вздыхала она про себя. Так и проходили ее дни за днями, не принося ни радости, ни облегчения, ни особых надежд на будущее. И вот однажды…
«Что-то сегодня много народу», – с удивлением подумала она, заходя в кафе. Оглядевшись и увидев два свободных места за угловым столиком, она поспешила туда. За столиком сидели двое мужчин. Одного, Валентина, она уже несколько раз здесь встречала, а второго, лет двадцати пяти, видела в первый раз.
«Надо же, вылитый Артем!» – изумилась она про себя сходству молодого человека с братом ее подруги.
Поздоровавшись и спросив разрешения присоединиться, она поставила свой тяжелый портфель на стул и отошла к барной стойке за кофе.
Вернувшись с полной чашкой за столик и взглянув на соседа, она еще раз удивилась тому, как он похож на Артема. Правда, тот был старше и крупнее, да и многолетние занятия греблей наложили отпечаток на его фигуру, но у молодого человека, сидевшего напротив, были такой же нежный изгиб губ, тонкие линии носа, цвет глаз и разлет бровей.
Стараясь не привлекать к себе внимания, она курила и украдкой разглядывала молодого человека, вспоминая забавную историю, которая произошла не так давно с Артемом и его сестрой Генкой – подругой Марины еще с детских лет.
А история была, как говорится, и смех и грех.
Имя Генка у ее подруги было уменьшительным от Геннадии – так вот окрестила ее польская бабушка. Генка обожала своего младшего брата и всю жизнь носилась с ним как с писаной торбой. Ласковая по натуре, она его просто зализывала. Артем смеялся, что это у нее в буквальном смысле проявляются телячьи нежности, поскольку по гороскопу Генка была Тельцом.
Сам Артем, к слову сказать, вырос очень привлекательным парнем, но, придя из армии, так окунулся в работу и спорт, что у него, к большому огорчению Генки, ни на что иное времени практически не оставалось. «Иным», в понимании Генки, были девушки, свидания под луной и всякие ахи-вздохи. Правда, поначалу на это не обращалось особого внимания, но со временем Генка забеспокоилась, а когда Артему исполнилось двадцать восемь, вообще начала сходить с ума: «Здоровый красивый мужик – и все еще девственник!». Караул! Ай! Ой!.. Марина смеялась, а Артем только отшучивался, что не пришла,
