уплетала столько всего день ото дня, сохраняя фигуру. Как мы дошли до того, что ничего нас не радует?
– Что будет с твоей теорией циклов, когда закончится наш? Обратив, я была для тебя сперва матерью, потом любовницей, теперь мы как будто бы брат и сестра. Когда всё закончится, начнётся ли всё по-новой? Сохранится ли сознание, есть ли у вампиров душа, ждёт нас новый мир или какое-то перерождение? – задавалась она риторическими вопросами.
– Звучит так, словно в тебе зародился человеческий страх смерти. Разве спокойное принятие вечности не отбило все эти пережитки прошлого? – поглядел Валор на собеседницу.
– Я давно потеряла вкус к жизни, – отвела та взгляд, – Сначала исчезли люди, потом вместе с ними все те разные мелочи, среди которых мы жили, между нами погасли искры страсти, а затем меня даже путешествия перестали радовать. Я не нахожу больше смысла вот в этом всём, – приняло её симпатичное лицо страдальческую гримасу.
– Совсем ни в чём себя не находишь? Может, тебе поохотиться там… – предлагал он ей выследить какого-нибудь оленя или ещё чем-то себя развлечь.
– Валор, мы переиграли во всевозможные настольные и карточные игры за два века. Понапридумывали сотни новых правил оных, которые давно себя изжили. Продукты итак стали редкостью, весь хлеб давно сгнил, обратившись плесенью, нет ни булочек с маком, ни сладких пирожных, да и зачем они, когда даже лимон пресный, словно жёваная бумага, – положила она округлый ломтик себе в рот, никак не реагируя на кислый цитрусовый плод.
– Нужно как-то развеяться, найти себя, – говорил тот.
– Я вышла на солнце, – произнесла Клодет, и между ними воцарилось неловкое молчание.
Крупные жидковатые глаза вурдалака, казалось, расширились в эмоции искреннего удивления, чего уже давно не случалось. Он будто бы вздрогнул и изнутри всё ещё ощущал какой-то тревожный мандраж, поводив нижней челюстью с боку на бок, но не задевая острыми зубами друг о друга.
– Ты это серьёзно? – наконец, он первый нарушил тишину чаепития.
– Я повидала всё, кроме жарких стран, – проговорила женщина, – Мы не бываем в тёплой экваторной зоне, потому как солнце вредит нам…
– Экваториальной, – поправил он.
– Там слишком тепло, слишком солнечно, Валор, я была везде и видела всё. Крайний север, сибирские леса, тибетское высокогорье, острова Бермудского Треугольника, голубые серные вулканы, эти двести лет просто забрали весь вкус к моей жизни. Я не знала уже, чего хочу и ради чего мне существовать в этом мире. И вот я отправилась в жаркий климат, вышла на солнце и… – замялась она.
– И… как?! – не понимал он, если всё правда, почему она всё ещё жива и стоит перед ним не явившимся призраком или видением, что для антуража древнего Тауэра, может, было бы даже уместно, а сидит напротив столь настоящая, материальная, попивая чай, неотличимый на вкус от воды.
– И твои
