рукавицы, и они прошли через контору в главный магазин. Он был так велик, что человек двести покупателей, стоявших у прилавка, не производили впечатления заметной толпы. У многих были серьезные лица, и не один бросил хмурый взгляд на главу фирмы, когда тот проходил мимо.
Приказчики отпускали все, что угодно, кроме продовольствия, а именно его и требовали покупатели.
– Припрятали для спекуляции. Думают содрать потом голодные цены, – презрительно заявил какой-то золотоискатель с рыжими усами.
Джекоб Уэлз услышал это замечание, но пропустил его мимо ушей. Он знал, что ему не раз еще придется слышать подобные вещи – и даже в более резкой форме, – пока не уляжется паника.
На тротуаре он остановился, чтобы взглянуть на всевозможные объявления, налепленные на стену здания. Среди них значительное место занимали объявления о пропаже, находке и продаже собак; во всех остальных сообщалось о продаже съестных припасов. Наиболее робкие уже поддавались панике. Снаряжения в пятьсот фунтов распродавались по доллару за фунт без муки; другие же вместе с мукой – по полтора доллара за фунт. Джекоб Уэлз увидел, что Мельтон разговаривает с каким-то взволнованным человеком, по-видимому, из вновь прибывших, и по довольному виду короля Бонанцы заключил, что ему удалось пополнить свои запасы провианта.
– Почему бы вам не разнюхать здесь насчет сахара, Дэв? – спросил Джекоб Уэлз, указывая на объявления.
Дэв Харней не потерпел такого упрека.
– Неужели вы думаете, что я уже не совал повсюду свой нос? Я загнал собак, гоняя их от Клондайка к Сити к больнице. Золотника ниоткуда не выжмешь, ни за какие деньги.
Они отправились по тротуару и прошли мимо дверей склада и длинного ряда упряжек ожидающих собак, уютно свернувшихся на снегу. Этого снега, первого прочного санного пути, только и ждали золотоискатели, чтобы начать перевозку грузов к истокам ручьев.
– Смешно, не правда ли, – заметил Дэв, когда они пересекали главную улицу, направляясь к берегу. – Ужасно смешно, что я, владеющий в Эльдорадо двумя участками, каждый по пятисот футов с лишним, стоимостью в пять миллионов, я, король Бонанцы, лишен возможности подсластить себе кофе или кашу. Черт бы подрал всю эту страну! Пусть проваливается к дьяволу! Я распродам все… К черту эту жизнь! Я… я вернусь в Штаты.
– Ничего подобного вы не сделаете, – ответил Джекоб Уэлз. – Не раз уже я слышал от вас подобные речи. Если память мне не изменяет, вы уже однажды попостились целый год на верховьях реки Стюарта. Вспомните, как вы питались внутренностями лососей и собаками на Танане, не говоря уже о двух перенесенных здесь голодовках. И все-таки вы не распрощались с этой страной и никогда не сделаете этого. Вы сложите здесь свои кости. И это так же верно, как то, что якорь «Лауры» сейчас поднимут на борт. Я совершенно уверен, что настанет день, когда мне придется отправить вас в свинцовом ящике багажом на Сан-Франциско, а самому заняться здесь ликвидацией вашего имущества. Вы прочно завязли в этих краях и сами знаете
