как сказал славный председатель суда, готовиться в течение лет десяти-двенадцати, чтобы уметь противостоять любым случайностям.
– Но ваше лицо, ваши глаза…
– Поймите же, если я работал восемнадцать месяцев в больнице Святого Людовика у доктора Альтье, то вовсе не ради любви к искусству. Я полагал, что тот, кто в один прекрасный день удостоится чести называть себя Арсеном Люпеном, не должен подчиняться обычным законам внешности и идентичности. Внешность? Да ее изменяют по собственному усмотрению! Подкожная инъекция парафина приподнимает кожу до нужного уровня. Пирогаллол превращает вас в могиканина. Сок большого чистотела самым действенным образом украшает всевозможными лишаями и язвами. Одно химическое вещество действует на рост волос и бороды, другое изменяет голос. Прибавьте к этому два месяца диеты в камере номер двадцать четыре, упражнения, которые я делал тысячу раз, чтобы мой рот искажался в оскале, голова клонилась вниз, а спина горбилась. Наконец, пять капель атропина, чтобы сделать взгляд блуждающим, и делу конец!
– Я не понимаю, как надзиратели…
– Изменения происходили постепенно. Они не могли их заметить.
– Но Дезире Бодрю?
– Дезире Бодрю существует. Это невиновный бедолага, которого я встретил в прошлом году. Он действительно немного похож на меня. Предвидя, что меня могут арестовать в любой момент, я поместил его в надежное место и сразу же принялся подмечать различия, чтобы сгладить их у себя, насколько это возможно. Мои друзья устроили так, что он провел ночь в камере предварительного заключения при префектуре и вышел оттуда примерно в то же время, что и я. Надо было, чтобы наше сходство все заметили. Обратите внимание, я хотел, чтобы вы легко обнаружили его следы, иначе правосудие задумалось бы над вопросом: а кем же был он? Представив правосудию этого столь примечательного Бодрю, я знал, что оно непременно – понимаете, непременно! – набросится на него. Причем, несмотря на непреодолимые трудности подмены, правосудие предпочтет поверить в нее, но уж никак не распишется в своем бессилии.
– Да, в самом деле, – прошептал Ганимар.
– К тому же, – воскликнул Арсен Люпен, – у меня на руках был восхитительный козырь, карта, которую я подсунул с самого начала: все ждали моего будущего бегства. И вот вы и все остальные допустили грубейшую ошибку в азартной игре, которую я вел с правосудием, поставив на кон свою свободу: вы в очередной раз предположили, что я действую из бахвальства, что я, словно желторотый юнец, ослеплен своими победами. Но чтобы я, Арсен Люпен, так мелко плавал! И так же, как в деле Каорна, вы сказали себе: «Раз Арсен Люпен кричит на весь мир о своем побеге, значит, у него есть весомые причины для этого». Но, черт возьми, поймите же: чтобы убежать… не убегая, необходимо заставить всех без исключения поверить в это бегство. Мой побег должен был стать абсолютной догмой, истиной, непреложной, как солнце. Так оно и произошло благодаря моей воле. Арсен Люпен сбежит, Арсен Люпен не будет присутствовать на своем процессе. А когда вы встали и сказали:
